Присяга леди Аделаиды
Шрифт:
Он говорил с нежным вниманием. Аделаида закрыла глаза рукой; она действительно любила только его, а никого другого. Он сделал к ней шаг, когда во внезапном припадке страха, как бы сомневаясь в своей собственной твердости, она встала с кресла и выбежала из комнаты, чуть не наткнувшись на входившую леди Дэн.
— Мистер Уайльд находит моего мужа не совсем здоровым сегодня, — заметила она Герберту. — Мне кажется, он огорчен, Герберт, не получая известия от Джоффри.
Предположение леди Дэн было справедливо. Лорд Дэн не только огорчался, но и сердился; он полагал, что Джоффри уже имел время получить известие и обратить на него внимание.
— Джоффри
Увы! Джоффри Дэн приехал слишком скоро. Не сам он, а его останки. Он находился в окрестностях Рима и занемог одною из тех злокачественных горячек, которые свойственны тому климату, и через три дня умер. Письмо, написанное лордом Дэном и препровожденное к нему банкирами, не успело до него дойти, и он умер, не узнав об участи брата. Его слуга Уилькинз прислал это несчастное известие лорду Дэну. Когда осиротевший отец держал письмо в руке, тело сына было уже по дороге домой. Оно было отправлено из Чивитта-Веккии.
Как странны и торжественны показались эти известия изумленным жителям Дэншельда! Смерть одного брата, так быстро последовавшая за смертью другого, как будто вызвала множество суеверных предположений. А еще ужаснее поразила она Дэнский замок. Не успели еще поднять флаг, опущенный по случаю смерти Гэрри, как его опустили еще ниже по случаю смерти наследника, Джоффри. Лорд и леди Дэн были подавлены горем; те, кого они лишились, были их родными детьми, и ходили слухи, что родители недолго переживут детей. Особенно леди Дэн пострадала от этого известия; слуги с испугом смотрели на нее и говорили, что иногда видят на ее лице «признаки приближающейся смерти».
В одно веселое майское утро, дроги, траурные перья на которых составляли неприятный контраст с солнечным блеском мира, приехали в Дэнский замок из Соутгэмптона в сопровождении камердинера Уилькинза. Ноша, которую они везли, была снята с них и отнесена в замок, в «комнату смерти».
Почему эта комната имела такое страшное название? Приезжие часто задавали этот вопрос. Только потому, что эта комната предназначалась для покойников. Когда член Дэнской фамилии умирал, тело ставилось в эту комнату до похорон, и публика впускалась туда смотреть. Эта комната не употреблялась ни для чего другого, это была холодная, серая комната, совершенно пустая, с каменным полом и узкими окнами, слишком высокими для того, чтоб в них можно было заглянуть, и которые не открывались. Было предание, что когда кто-нибудь из Дэнов умирал, пол в этой комнате становился сырым местами, а не весь, как в сырую погоду. Глупое суеверие, говорили люди умные.
Подставки были принесены из сарая и поставлены посреди комнаты, а гроб на них. Лорда Дэна прикатили в кресле, леди Дэн вошла и стала возле него, оба старались подавить свое горе, до тех пор, пока останутся наедине и могут позволить себе предаться ему. Только двое главных слуг находились тут, и работники, призванные открыть гроб, приготовлялись снимать крышку гроба.
В эту минуту Уилькинз, узнав, что намеревались делать, остановил работников движением руки и обратился к лорду Дэну:
— Милорд… извините… но безопасно ли это? Он умер от злокачественной горячки.
Неприятное чувство овладело всеми, и некоторые слуги отступили назад. Лорд Дэн размышлял.
— Я не боюсь заразы, — вдруг сказал он. — Пусть те, которые боятся ее, уйдут, но я хочу видеть останки моего сына. Прежде бывали случаи о… о том, что подменяли тех, кого считали умершими.
Уилькинз
— Милорд, возможно ли, чтоб вы могли подозревать…
— Я вас не подозреваю, Уилькинз, — перебил лорд Дэн. — Но есть разница между убеждением душевным и убеждением очевидным. Я не имею никакого душевного сомнения, что мой милый сын Джоффри лежит мертвый в этом гробу, а все-таки я желаю неоспоримо убедиться в этом. Уйдите, — прибавил он, несколько резко обращаясь к слугам, — а вы, — он сделал знак работникам, — продолжайте ваше дело. Не лучше ли и тебе оставить нас?
Последние слова он сказал леди Дэн. Она просто покачала головою и ждала. Это дело продолжалось очень долго, потому что надо было отбивать свинец. Но наконец все было кончено. Все слуги вышли из комнаты, кроме Бреффа. Лорд Дэн вопросительно посмотрел на него.
— Я не боюсь, милорд. Позвольте мне в последний раз взглянуть на бедного мистера Джоффри.
Это был неоспоримо Джоффри Дэн; он менее изменился, нежели можно было ожидать. Все жадно, долго глядели на покойника, несколько сдерживаемых рыданий вырвалось у осиротелой матери, и гроб был заколочен навсегда. Потом все вышли из комнаты и стали пускать публику.
Нечто вроде испуга произошло в эту ночь в замке и возбудило неприятную суматоху. Софи страдала кашлем уже несколько недель, и он очень беспокоил ее по ночам. Она имела привычку принимать успокоительное питье из трав и всегда относила его наверх, когда шла в постель. В эту ночь она забыла сделать это, или лучше сказать, не пошла в кухню за своим питьем; вместе с другими слугами, ей было страшно проходить по длинным коридорам, помня что было в доме. Леди Аделаида задержала ее довольно поздно, и Софи знала, что никого из прислуги уже не будет внизу. Но она не могла заснуть. Кашель ее необыкновенно усилился. Наконец, потеряв терпение, она встала с постели, решившись преодолеть свой страх к приведениям и уединенным коридорам, и пошла за своим питьем.
Она закуталась и отправилась с лампой в руках. Ей надо было идти по парадной лестнице, потому что она спала в комнате, смежной с комнатой леди Аделаиды, и по длинному, печальному каменному коридору, мимо «комнаты смерти». Как Софи бежала, как сердце ее билось и мороз подирал ее по коже, ей было бы стыдно признаться днем. Как вообще француженки ее звания и класса, она суеверно боялась мертвецов — я думаю, что француженки трусливее англичанок в этом отношении — хотя Софи смело признавалась леди Аделаиде, что она не верит в выходцев с того света… Но есть старая пословица «тише едешь, дальше будешь», и бедная Софи подтвердила ее примером, она так спешила, что проходя мимо страшной двери, потеряла туфлю. Вскрикнув от испуга, что она должна была остановиться тут, Софи схватила туфлю, и не надевая ее, побежала опрометью в комнату ключницы.
Питье было поставлено за каминной решеткой, чтоб оно оставалось теплым. Софи взяла кружку и поставила ее на минуту на стол, чтобы перевести дух — она запыхалась от скорой ходьбы и страха — и наклонилась надеть непослушную туфлю, когда шум над ее головой заставил ее остановиться.
Это был только бой часов на камине; пробило полчаса после полночи. Но нервы Софи были напряжены, и она перепугалась до смерти. Она вскрикнула, ухватилась за предмет, ближайший к ней, который оказался стулом, спрятала за спинкой этого стула свое лицо и спрашивала себя, как у ней достанет мужества воротиться в свою комнату.