Присягнувшие Тьме
Шрифт:
Пора мне съездить в Патерно. Я должен почувствовать атмосферу, в которой разыгралось это действо.
59
Квартал муниципальных домов с умеренной арендной платой состоял из блоков по четыре здания в каждом. В Италии в конце пятидесятых годов такие городки вырастали как грибы после дождя. Это напоминало извержение вулкана, на пути которого все застывает под слоем лавы и пепла, как в Помпее. Здесь роль лавы сыграл бетон, законсервировавший нищету, безработицу, изоляцию самых неимущих.
Налицо
Я увидел крытую волнистым шифером часовню из готовых блочных конструкций, построенную впритык к городской свалке. Представил себе, как жители квартала молились здесь за выздоровление Агостины и собирали деньги на поездку в Лурд. В памяти всплыло интервью Агостины: «Ведь я была самой обычной, первой встречной, и именно поэтому, я думаю, выбор Пресвятой Девы пал на меня». Точно так же не существовало более подходящего квартала, где могла бы произойти подобная история, потому что Патерно и было самым обычным, первым попавшимся кварталом.
И в этом заключалась самая суть католической традиции рождения в яслях, милостыни и нищеты — традиции, гласящей: «Блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь. Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь», ибо земная нищета обернется небесным блаженством.
Я разыскал дом, где жила Агостина: корпус Д, подъезд А — ее адрес был указан под фотографией в следственном деле — и вышел из машины. Я ехал сюда, чтобы подышать атмосферой места преступления, но тут же понял, что как раз этого я сделать не могу. Атмосфера была слишком удушливой. Откуда-то вырывался резкий запах серы.
Из дома, прикрывшись шарфом, выбежал человек. Я прижал плащ ко рту и бросился к нему, чтобы узнать, в чем дело. Не снимая шарфа, он ответил:
— Солончаки! Наш квартал окружен отвалами соляной грязи из копей. Во время извержений газ идет отовсюду. Это наши местные вулканчики! Здесь, на окраине, все о них наслышаны!
Я наскоро сделал несколько снимков и сел в машину в поисках укрытия от испарений. Остановился рядом с другой пустующей детской площадкой, где не так воняло. Несколько старых качелей висели на одной перекладине. Вполне подходящее место для уединенных раздумий.
Под звук скрипящих на ветру качелей я погрузился в размышления. Я не слишком верил в чудесное исцеление Агостины, инстинктивно остерегаясь эффектных проявлений божественного вмешательства. После Руанды я стал убежденным сторонником веры, не боящейся испытаний, одинокой и ответственной. Бог не вмешивается в то, что творится на земле. Он предоставил нам возможность пользоваться подручными средствами. Он даровал нам Свое послание и указал дорогу к Нему. Противиться искушениям и выбираться из тьмы нам предстояло самим. Одним словом — выпутываться из дерьма. И в этом состоит единственное доступное нам величие: возможность вместе с Господом созидать себя.
Именно поэтому сверхъестественное вмешательство всегда казалось мне подозрительным. То, что Господь нашел себе избранника и сотворил для него чудо, противоречит христианскому учению. И единственное чудо, которое может случиться в нашей повседневной жизни, — это восхождение смертного к Господу. Вера — единственное, что может помочь нам подняться над нашим положением. Впрочем, именно это и происходит при подобных исцелениях. Человеческий дух оказывается сильнее материи — и это уже очень много.
С Агостиной все было иначе. Убийство, которое она совершила — или утверждала, что совершила, — меняло все. Чудо — это всегда история спасенной души. Я догадывался, почему Ватикан прислал сюда своих адвокатов. Не для того, чтобы доказать ее невиновность — Агостина признала себя виновной, — а чтобы ограничить ущерб, который могла нанести поднятая вокруг этого дела шумиха. Папский престол уже совершил страшную ошибку, официально признав подобную женщину чудесно исцеленной. Теперь необходимо было замять скандальную оплошность.
Вечерело. Лужайки тонули в полумраке. Очертания квартала расплывались. Семнадцать часов, а от Микеле Джеппу никаких вестей. Окончательно продрогнув, я решил вернуться в машину и сделать несколько звонков.
Прежде всего Фуко.
— Ничего нового? — сразу приступил я.
— Ничего. Поиски аналогичных убийств через Интерпол ничего не дали. Во всяком случае, пока. Надо подождать.
— А энтомологи в департаменте Юра?
— Глухо.
— Тогда отправляйся в Юра сам. — Я подумал о Сарразене с его мнительностью. — Ты проверил, есть ли какая-нибудь связь между Unital6 и Богоматерью Благих дел?
— Еще бы! Только ничего не нашел.
— Поройся еще. Их паломничества, их семинары.
— А что я должен искать?
— Понятия не имею. Разыщи список поездок, как часто они устраиваются, сколько стоят. В общем, покопайся.
Я говорил без особой уверенности, и Фуко явно это почувствовал.
— Как дела в Конторе? — спросил я. — Все в порядке? Не штормит?
— Можно сказать и так. Правда, Дюмайе всю душу из меня вытрясла.
Вечером я послал комиссару эсэмэску: просто сообщил, что продлеваю «отпуск». Такое послание требовало устных объяснений. Но сегодня я на это так и не решился.
— Что ты ей сказал? — спросил я.
— Правду. Что понятия не имею, чем ты там занимаешься.
Я распрощался со своим заместителем и позвонил Свендсену, чтобы услышать что-то новое о лишайнике, скарабее и разложившихся телах. До сих пор патологоанатом не подавал признаков жизни. Так что я не удивился, когда он сказал, что ботаники ищут изо всех сил, но пока безрезультатно. Они уже перерыли огромные каталоги растений. Энтомологи подтвердили заключение Плинка насчет скарабея и предоставили список питомников насекомых. Но ни один из них не располагался вблизи Юра.