Присяжный
Шрифт:
– Батист! – раздался сердитый голос. – Как смеешь ты держать гостей посреди двора?
Берейтор узнал голос господина и поспешил улизнуть. Де ла Сутьер подошел к сестрам Бьенасси и, поклонившись с холодной учтивостью, пригласил пройти с ним в гостиную.
Де ла Сутьер сильно изменился после событий, описанных нами выше. Глаза впали, полнота исчезла, кожа стала бледной, коричневатые пятна сменили прежний яркий румянец. Общие черты обрели неподвижность мрамора, никакие чувства не отражались более на его окаменевшем лице. Но сестры Бьенасси слишком редко видели известного коннозаводчика, чтобы заметить это. Впрочем, они и так едва осмеливались оторвать взгляд от земли. Хозяин ввел сестер в гостиную, пригласил их сесть и сказал холодно:
– Позвольте узнать, чем я заслужил честь видеть вас?
Несчастные девушки терялись все больше, наконец Гортанс, сделав над собой усилие, представилась и прибавила, запинаясь, что месье де ла Сутьер легко может угадать причину их посещения. Смертельная тоска сдавила сердце де ла Сутьера, но внешне он оставался спокоен и холоден.
– Я вас не понимаю, потрудитесь выразиться яснее.
Гортанс приободрилась и рассказала, что, по обоюдному мнению сестер, они обязаны милости высших властей департамента заступничеству де ла Сутьера, и закончила свою речь словами, что обе они не могли устоять против желания лично поблагодарить своего великодушного покровителя.
Выслушав внимательно объяснение младшей Бьенасси, де ла Сутьер немного ожил. Но как только Гортанс хотела высказать ему всю меру их благодарности, он остановил ее.
– Вы ничем мне не обязаны, – сказал он сухо, – я не принимал ни малейшей доли участия в дарованной вам милости. Я не обладаю абсолютно никаким влиянием на высших сановников края, и мое заступничество в подобном деле не принесло бы никакого результата.
Эта суровость речи оскорбила бедную Гортанс, ее начали душить слезы.
– Ах, милостивый государь, вы хотите уклониться от нашей признательности, вы столь же скромны, сколь и добры, вы хотите нас обмануть, притом что вы, вы одни…
– Повторяю вам, сударыня, – перебил де ла Сутьер, для которого посещение сестер и их слова стали сущей пыткой, – я совершенно не причастен к тому, о чем идет речь. Итак, прошу вас избавить меня от изъявлений благодарности, которые я не могу принять с чистой совестью.
– В таком случае, – спросила Гортанс, наполовину убежденная его словами, – кто же тот могущественный друг, благосклонность которого выразилась столь дивным образом?
– Это вам должно быть известно лучше всех, подумайте хорошенько, кто мог оказать вам эту услугу. Что касается меня, то, пробыв в отсутствии около двух месяцев, я не имел ни времени, ни мыслей, ни даже возможности похлопотать в вашу пользу.
Посетительницы встали.
– Извините, что мы вас потревожили, – сказала Гортанс. – Итак, вы не можете дать нам никакого намека насчет нашего тайного покровителя?
– Как я могу это знать? Если только Арману Робертену вздумалось разыграть подобную роль… Я ничего не утверждаю, это просто предположение с моей стороны, но Робертен, который встречал вас в обществе, самый значительный из землевладельцев края, его влияние на последних выборах было столько велико, что он решил выбор кандидата, и потом он пользуется большим доверием префекта и депутатов департамента. Насколько мне известно, лишь Арман Робертен может быть вашим покровителем. Однако выясняйте этот вопрос сами, потому что с моей стороны, повторяю, это простое предположение, и более ничего.
Хозяин Рокроля говорил стоя, в его голосе, во внешнем виде не проглядывало ни малейшего желания продолжать беседу. Сестры поняли это и, еще раз повторив слова извинения, вышли; де ла Сутьер учтиво проводил их до наружной двери. Раскланявшись, он остался стоять на крыльце, чтобы лично удостовериться в том, что ни Батист, ни другие слуги не заговорят с сестрами.
Гортанс и Марион почти бегом покинули поместье. Оказавшись на свободе, Гортанс сказала сестре с чрезвычайным оживлением:
– Слышала, Марион? Ты обязана своим новым положением месье Робертену! Добрый, честный молодой человек! Он всегда оказывал мне особенное внимание, и я начинаю думать, что это…
Она замолкла. Марион ждала, чтобы сестра закончила свою мысль, но, так как Гортанс продолжала хранить молчание, выразила свое неудовольствие по поводу поведения де ла Сутьера:
– Право, Гортанс, мне гораздо приятнее быть обязанной месье Робертену, чем этому человеку, холодному и жесткому. Как он нас дурно принял! Он не выразил ни малейшего сочувствия нашему горю! Ей-богу, я думала, что он нас прибьет, когда мы, несмотря на его отрицания, благодарили его за услугу, которой он нам не оказывал!
Гортанс, по-видимому, не слышала жалоб сестры. Она была все так же задумчива и молчалива.
Если бы сестры Бьенасси могли видеть де ла Сутьера через пять минут после того, как покинули замок, они изменили бы свое мнение о владельце Рокроля. Как только неожиданные посетительницы исчезли из виду, он бросился в свой кабинет и, закрыв лицо руками, зарыдал.
Действительно, под ледяной наружностью, за которой он скрывался, под суровостью речей, под маской равнодушия, что он надел на себя в присутствии сестер Бьенасси, таилось глубокое душевное страдание. Их появление в его замке пробудило в нем все прежние опасения, весь ужас, испытанный прежде. Принимать в своем доме этих бедных сирот, да еще в трауре по единственной опоре, которой он лишил их, выслушивать их теплую благодарность и просьбу пожать его руку, еще влажную от крови их брата, – это было испытание, против которого он не мог устоять.
Ему удалось немного успокоиться, но тут произошло новое событие, еще страшнее первого. Он услышал топот лошади, которая остановилась у его дома, и тотчас вслед за тем мужской голос произнес его имя. Посетителю ответили, что он может проследовать в дом. Приезжий соскочил с лошади, послышались звон сабли и шпор.
Владелец замка, потерявший покой со дня совершения преступления, украдкой приподнял штору, чтобы взглянуть, кто приехал, и увидел на парадной лестнице жандармского вахмистра, который поднимался наверх, держа в руке какую-то бумагу. Нервная судорога потрясла тело несчастного де ла Сутьера.
– Ага! – прошептал он. – Похоже, что-то выяснили.
Он подбежал к письменному столу, вынул из него пистолет и засунул оружие за пояс. В то же мгновение в коридоре раздались шаги, и Марианна ввела в кабинет жандармского вахмистра. Посетитель имел вид серьезный и немного смущенный, однако, сняв шляпу, сказал с военной четкостью:
– Я, конечно, боюсь дурного приема, месье де ла Сутьер, но служба прежде всего! Я получил приказание, относящееся лично к вам.