Присяжный
Шрифт:
Говоря таким образом, он медленно направлялся к старому дубовому шкафу, почерневшему от времени, но еще крепкому и с надежным замком. Открыл его не без некоторого ворчания и наконец вынул из груды отвратительного тряпья шерстяной чулок, служивший ему кошельком. Он подал его мировому судье и сказал голосом, в котором слышалось столько же подозрения, сколько и грусти:
– Я вынес изрядно лишений, чтобы сколотить эту малость, и никому, ни одной живой душе не говорил об этом. Если бы вы не изволили приказывать, я скорее дал бы изрезать себя на куски, чем показал свой капиталец!
Де
– Ты, без сомнения, совсем не так беден, как хочешь казаться, Шеру, – сказал судья, – однако, подумав хорошенько, не найдешь ли ты в своем доме еще денег?
– Милосердный боже, – воскликнул Шеру отчасти с нетерпением, – вы принимаете меня за богача? Разве не много у меня накоплено денег для такого бедного человека, как я?
Жандарм с досадой покачал головой и сказал де Кюрзаку:
– Я поищу сам.
– Ищите.
Жандарм подошел к старому шкафу и перевернул все вверх дном без малейшего уважения к жалкому гардеробу Шеру. Убедившись, что в шкафу нет ничего подозрительного, он пошел бродить по лачуге, открывал ящики, осматривал утварь и стропила, стучал в стены. В один миг жалкая кровать была сдвинута с места, тюфяк ощупан, прорезан и выворочен наизнанку. Ничего не обнаружив, жандарм внимательно осмотрел камни очага и даже печку.
Шеру не предполагал, что обыск будет таким искусным и упорным. Он с беспокойством следил за сержантом, когда тот ходил взад-вперед по лачуге. Судья наконец потерял терпение.
– Вы, вероятно, ошиблись, – обратился он к жандарму, – если бы этот человек сделал то, в чем вы его подозреваете, он вряд ли оставил бы у себя в доме деньги, добытые преступным путем.
– А я, господин де Кюрзак, уверяю вас, что чувствую близость казенных денег. Этот молодец слишком жаден, чтобы далеко запрятать свою добычу. Мешки в этом доме, и я их найду!
Бывший каторжник не произнес ни слова, но взгляд его выдавал тревогу. Между тем, направляясь к темному углу, сержант подметил у Франсуа Шеру невольную гримасу. «Должно быть, тут», – подумал он и стал искать еще внимательнее. Однако все его усилия были напрасны. Сержант уже начал терять терпение, когда взор его упал на кучу щепок, по-видимому, предназначенных для растопки. Хозяин вздрогнул. «Напал», – подумал сержант.
Однако, раскидав кучу, он не увидал ничего подозрительного. Присмотревшись внимательнее, жандарм заметил, что там, где лежали щепки, земля казалась мягче и чуть-чуть темнее, чем остальной пол. Концом своей большой кавалерийской сабли он взрыл землю. После нескольких минут работы сержант нагнулся и вынул из ямы два мешка с деньгами.
– Ведь я говорил! – закричал он с торжествующим видом. – Вы видите, месье де Кюрзак, я был прав? Вот мешки сборщика податей.
Он крикнул
– Эй, покарауль хорошенько дверь! Мы поймали птицу!
Шеру стоял как громом пораженный: до него стал доходить весь ужас положения. Будто сквозь туман он услышал голос судьи:
– Сознаешься ли ты, Франсуа Шеру, что мешки эти принадлежали сборщику податей?
– Нет-нет, месье, я этого не отрицаю, – произнес Шеру с усилием, – это его мешки, я в этом сознаюсь. Я расскажу вам все, расскажу, как они попали ко мне в руки… Но убил сборщика податей не я, клянусь Богом, Пресвятой Девой и всеми святыми, не я!
Судья покачал головой и сказал со вздохом:
– Я хотел бы, чтобы тебе удалось оправдаться, но как мы должны понимать обстоятельства, неопровержимо говорящие против тебя? Ты сам сознаешься, что вчера имел неприятный разговор с Бьенасси по поводу взноса подати, что встретил его на площади в Салиньяке с двумя мешками денег, что вечером охотился возле того места, где был убит Бьенасси. К тому же в куропатке оказалась дробь одного размера с дробью, вынутой из раны Бьенасси. Теперь, наконец, невзирая на все твои отрицания, у тебя находят украденные деньги… Какой вывод прикажешь сделать из всего этого, если не тот, что ты виновен и в грабеже, и в убийстве? Послушай, Шеру, не лучше ли тебе откровенно сознаться в твоем поступке? Искреннее раскаяние и сознание в вине были бы лучшим средством смягчить твой приговор.
Бывший каторжник стоял в мрачном унынии.
– Ах, месье, – ответил он хриплым голосом, – я пропал, если настоящий убийца не захочет выдать себя… Вы мне не поверите, я это вижу, а между тем я скажу вам всю правду. – И он подробно передал события предыдущего дня.
Он ничего не пропускал, голос и вид его носили отпечаток правдивости, но все говорило против него, и ему не поверили. Молодой судья слушал с большим вниманием, но лицо его оставалось холодным и строгим. Когда Шеру закончил, он сказал с серьезным видом:
– Твои пояснения будут внесены в протокол, который мы составим, однако я не должен скрывать от тебя, что большая часть твоих показаний мне кажется неправдоподобной, невероятной и противоречащей тому, что известно в настоящую минуту об этом грустном деле. Ввиду обвиняющих тебя фактов мой долг… тяжелый долг, предписывает мне один лишь образ действий.
– Да-да, – подтвердил жандарм, который не сводил глаз с де Кюрзака, – дело ясно как день. Итак…
Судья сделал едва заметный знак, и жандарм в ту же секунду бросился на Шеру, который нисколько не ожидал подобного нападения.
– Именем закона я беру тебя под стражу.
Несчастный не шевелился. Де Кюрзак и сержант собрали ружье, сумку с дробью и другие предметы, которые могли служить уликами. По окончании этих формальностей мировой судья сказал Шеру:
– Пойдем.
– Куда вы меня ведете? – спросил арестант уныло.
– Сначала в Б***, а потом, по всей вероятности, тебя отправят в Лимож, где и будет производиться следствие.
Шеру глубоко вздохнул и указал на белье и одежду, которые могли ему понадобиться. Их связали в узел и положили на лошадь.