Притяжение
Шрифт:
Он пару раз выплывал в сознание в скорой, и то, потому что его тормошили. Но ощущение собственного тела, той гудящей боли в голове, не способствовало тому, чтобы держаться за эту реальность. В той темноте, в которую он погружался, была своя прелесть. И прелесть эта была в бесчувствии, в апатии, в полном отсутствие всех раздражителей. Будь то боль, мысли, воспоминания.
Руслан тонул в бесконечной тьме, обласканный волнами безмолвия, и пустоты. Он погружался всё ниже и ниже, туда, откуда он уже явно не захочет
Зачем?
Здесь так спокойно. Здесь нет ничего, и поэтому, ничего и не нужно. Ничего не тревожит, не заставляет цепляться за жизнь. Нет, он отсюда не уйдёт не за что…
Он не знал, когда это произошло, но что-то его встревожило, заставило разойтись тёмным волнам покоя.
Зазудело.
Загудело.
Понеслось тревожным тремором, горячими импульсами, разгоняя такую комфортную тьму.
Он метался в своём уютном мирке, который таял с каждым мгновением, и не мог понять, что происходит?
Где этот назойливый источник волнения, который тревожит его?
Сквозь тонны тяжёлой тишины, стал пробиваться невнятный звук. Тихое, но назойливое жужжание. Оно и тревожило его, находило какой-то странный отклик, заставляло метаться.
Руслан устремился от него подальше, желая вернуться в свою такую уютную тьму, но этот звук, на грани писка, тихого, но всё равно, весомого доставал его. Нигде не мог он скрыться от него. Как не нырял глубже и глубже. Как не закрывался слоями темноты. Тот находил его и тревожил. Раздражал.
И Руслан вдруг осознал, что знает этот звук. Тихий нежный голос. Наполненный слезами, и тревогой. Он что-то говорил и говорил, разобрать Руслан не мог, а вот представить пухлые розовые губы мог. А вслед за ними в сознании появились яркие голубые глаза. И картинка начал складываться в узкое личико, со вздёрнутым носиком, в обрамлении непослушных тёмных кудряшек.
«Красивая!»— пронеслась, следом мысль.
«Красивая!» — зацепилось за это слово всё его существо.
Разве может такая красота, быть опасной?
Почему тогда, он так стремиться назад.
Ему наоборот надо к ней.
Зачем?
Надо!
И эта потребность вдруг определяет всё его существо.
Ему надо к ней!
Стучит набатом.
Волнует темноту.
Возмущает пустоту.
Они больше не хотят его принимать, потому что ему здесь не место.
Потому что он не спокоен. Он раздражает небытие.
От него волнами бегут искры света, и нежный голос всё громче звучит, вспарывая тишину, и несёт его к свету…
42
Руслан открывает глаза и долго сосредотачивается на первом, что он видит. Белая стена с тёмным прямоугольником. За долгие минуты раздумий, он вдруг осознаёт, что это висящий на стене телевизор.
Потом он скашивает глаза, и видит окно. Оно прикрыто жалюзи, но дневной свет всё равно режет взгляд, и он спешит прикрыть их снова. Вопреки ожиданиям,
— Руслан, — рядом появляется лицо Вики.
Оно бледное и встревоженное. Не такое как в его видении, но не менее ценное.
А дальше в палату влетает медперсонал, и он теряет её из виду, но всё то время, пока ему вытаскивают дыхательную трубку, тестируют, слушают, ставят капельницы, потом уколы, он помнит её. Потому что она его маяк. Она вывела его из бытия. Он ориентировался только на неё. И жил он только для неё.
* * *
— Ты слишком торопишься Руслан! — Вика обречённо вздыхает, и присаживается, обратно в кресло, остановленная взмахом его руки, потому что готовая сорваться ему на помощь, каждый раз, когда он покачнётся.
— Неделя в коме, и ты уже готов бежать через месяц марафон! — недовольно заканчивает она.
Она любит это повторять, что он был неделю в коме, словно его это должно остановить. Нет он не привык валяться, хватит и того что почти месяц был прикован к кровати, и зависел от медперсонала, даже элементарные потребности, справить сам не мог.
Последнюю неделю, Руслан стал активно двигаться, чувствуя, что это приносит ему несравнимое удовольствие, даже если потом приходилось расплачиваться головокружением и болью. Но тело, привыкшее к нагрузкам, после почти месячного покоя, наоборот приятно ныло, что, наконец, задействовано по назначению.
Тем более что его перевели из интенсивной терапии, и разрешили гулять.
— Царица, заканчивай ворчать, — Руслан криво улыбнулся и опустился перед сидящей Викой на корточки, взял её ладони и поцеловал по очерёдности все пальчики.
Она стала ещё круглее, и ещё красивее. Даже узкое личико, потеряло свои чёткие контуры. И стала ещё краше. Может, конечно, это его чисто субъективное мнение, и скорее всего это так и есть. Но царица была прекрасна, даже на восьмом месяце беременности. Только во взгляде поселилась извечная тревога, и её хотелось прогнать. Стереть, будто и не было.
Она аккуратно погладила его щёку, снова смотря на него этим своим взглядом, от которого у Руслана рвало всё нутро. Потом пальчики её двинулись выше, забрались в отросшие волосы, и аккуратно погладили полоску шрама, оставшегося от удара битой.
Прошло уже почти полтора месяца, и как Антоха не рыл землю, так и не нашёл тех залётных борзот, что тогда преградили им дорогу.
То, что это был заказ, Руслан не сомневался, слишком уж нарочито грубо, действовали ребятки. Огорчало и то, что каким-то чудом они прознали, что Руслан будет сам за рулём, хотя ещё день назад, планировал отправить Антона.