Привет, Ангел
Шрифт:
При виде этого амбала у Виталия Петровича отпала всякая охота к препирательству. Он вдруг понял про себя очень неприятную вещь, а именно, что он – трус. Да, да, банальный, примитивный трус. Ему поистине страшно. Вот здесь, в своем кабинете, в своем офисе, в окружении своих сотрудников, которые, впрочем, абсолютно ничем ему не помогли в этой ситуации, он понял, что беспомощен, малодушен и слаб. И что предательская дрожь в коленях, холодный пот липких ладоней и заикающийся лепет заплетающегося языка – это истинные спутники того страха,
Нет, можно, конечно, назвать это осторожностью, здравым смыслом и прочими хорошими словами, но это все вслух. А про себя он прекрасно осознал: он боится. Элементарно, примитивно боится.
Виталий Петрович молча встал, подошел к сейфу, вынул деньги, бросил на стол. Амбал пересчитал. Семь тысяч долларов.
Интеллигентные с виду люди удовлетворенно поднялись, молча покинули кабинет…
Виталий Петрович и без предупреждения понял, что третьего раза не будет. Спасибо, что избавили от необходимости публичного покаяния. Он на удивление просто принял решение позвонить Марине:
– Я был не прав. Приношу свои извинения.
Потрясенная Марина на другом конце провода не успела ничего ответить, как прозвучали короткие гудки. Для него было не столь уж важно, ответит она или нет. Главное, она услышала.
Затем Виталий Петрович решил уволить начальника службы безопасности, а заодно и секретаря. Но быстро передумал. Если уж он – сам руководитель – в штаны наложил, то чего ждать от женщины-секретаря? Да и от той же охраны?! С такими удостоверениями, как у этих ребят, никакая служба безопасности не спасет. Он просто вынужден был признать себя побежденным. Очень непростое признание для мужчины… Пожалуй, одно из самых непростых…
Это настроение надо было чем-то перебить. Он набрал номер близкого друга:
– Слышь, Димон, настроение поганое…
– А что такое?
– Да на работе неприятности. Может, в баньку сходим, расслабимся? А? Ты как?
– Не вопрос! Хоть на сегодня закажу!
– Давай, правда, сегодня, часов на шесть вечера. Сможешь?
– Конечно!
– Только по полной программе – с выпивкой, с девочками… Как положено!
– Ну это понятно! Будет сделано! До встречи!
– Я к вам с отчетом. Можно?
Сергей Максимович зашел к Марине Владимировне не вдруг. Он предварительно предупредил о своем визите, и она ждала его с волнением.
– Конечно, заходите!
– Разрешите доложить обстановку? – он говорил по-военному четко, стоя навытяжку, но в глазах плясали веселые человечки, и улыбка готова была вот-вот появиться на лице. Марина приняла предложенную игру:
– Обстановку доложить разрешаю. Но только за столом. На этот раз отказ не принимается.
– Так и быть! Приглашайте!
Они уселись пить чай.
…Когда спустя какое-то время
Речь на кухне шла о музыке. Причем произносились имена таких исполнителей, о которых Рита, естественно, слышала, но интереса к которым никак не подозревала у своей матери. Имена Сары Брайтман, Хосе Карераса, Эммы Шаплин из уст Марины Владимировны казались ей чем-то нереальным.
Потом мужчина заговорил о скором концерте Сезарии Эворе в Москве. И на этом моменте Рита вошла на кухню. Картина перед ней открылась весьма приятная: на столе было все, что можно было изъять из холодильника. Откуда-то взялся даже коньяк. Мама сидела расслабленная, мужчина скинул пиджак, ослабил галстук. Они выпивали, закусывали, беседовали… Но не это было главное. Рита почувствовала в их разговоре нечто… Не светский диалог, не элементарный акт вежливости, не обычное гостеприимство, нет. Что-то иное.
Мамин взгляд… Рита никогда не видела у нее таких глаз. Так смотрят не на собеседника. Так на мужчину смотрят. А у мужчины Риту поразила поза: как-то по-домашнему очень, почти по-хозяйски чувствовал он себя здесь.
Рита поздоровалась. Ей вроде бы обрадовались. Как будто бы предложили присоединиться… Но она, почувствовав себя лишней, благоразумно ушла в свою комнату.
Спустя еще полчаса, наверное, мама, проводив гостя, зашла к Рите и со счастливейшим выражением лица принялась рассказывать о том, как перед ней извинился Виталий Петрович, как Максимов принес ей деньги.
– Какие деньги? – удивилась Рита.
– Да я и сама не поняла сначала. А потом, когда поняла, стала сопротивляться. Но Максимов смог убедить меня взять две тысячи долларов.
– Сколько?!
– Вот и я говорю, почему так много? За что?
– Ну?
– А оказалось, что всем досталось: мне две, а им – пять.
– Кому им-то?
– Ну самому Максимову и тем, кто с ним работает.
– А тебе-то за что? – по-прежнему недоумевала Рита.
– Говорит, моральная компенсация…
– Вот это да!
– Нам с тобой как раз не хватало на кухню в новой квартире. Вот повезло-то! И вообще, знаешь, этот Максимов оказался таким интересным мужчиной. На концерт меня пригласил. Общие взгляды на мир у нас с ним обнаружились…
И что-то еще, что-то еще говорила мама. Рита прекрасно понимала, что мать сейчас нуждается не столько в собеседнике, сколько в слушателе. Ей надо выговорить свое счастливое ощущение момента, ей надо выплеснуть то радостное состояние, которое случается с ней так редко и которое сейчас так переполняет ее…