Привет эпохе
Шрифт:
– Значит, я прав. Они плохие коммунисты.
Сафаров глянул на меня сожалеюще, как смотрят на ребенка, не способного понять очевидное: «Тяжело тебе теперь будет».
Вовсе и не собирался я никуда уезжать, хотя в Израль друзья давно звали и даже вызов прислали. А тут, сразу, вдруг, решил: «Уеду»!
На следующий день и уехал, не в Израиль, конечно, а в Фергану, где разыгрались трагические события. Я тогда не знал, что это последняя моя командировка в качестве специального корреспондента центральной партийной газеты «Правда Востока».
ТРИ КОПЕЙКИ ЗА НАЦИОНАЛЬНУЮ ИДЕЮ
В июне 1989 года Ферганской области Узбекистана озверевшие бандиты убивали турок-месхетинцев. Официальная версия хотя и выглядела
На самом деле, еще за несколько месяцев до трагических событий, в оперативных сводках милиции и КГБ, с тревогой отмечалось, что в Фергану хлынул целый поток рецидивистов со всего необъятного Союза. Председателю ферганского областного Управления КГБ в одном из кабинетов, откуда хорошо видна Красная площадь, да и Магадан не хуже проглядывается, сделали «ну-ну-ну» и настрого велели обстановку не нагнетать. Кончилось это тем, чем кончилось. Местные националисты решили зубы власти показать, понимая, что собственных силенок маловато, под свои зеленые знамена привлекли уголовников. Деньги и наркотики сплотили их ряды, а уж кого убивать, было всем абсолютно безразлично. Выбор пал на турок-месхетинцев (армянские и еврейские погромы случились чуть позже), с них и начали.
Турки жили тогда компактно в одном из окраинных районов Ферганы, буквально за одну ночь на воротах каждого турецкого двора появился красный лоскут – дабы не пройти впопыхах мимо и не упустить жертву. Вооруженные бандиты врывались во дворы, выгоняли жителей из домов, запирали их в погреба, двери погребов снаружи подпирали колом, а то и просто лопатой, так что не вырваться, и подвалы поджигали, так что люди сгорали живьем. Немногим тогда удалось спасти, убежать от расправы. В Фергану были стянуты внутренние войска МВД, возле здания обкома партии выстроилась цепь вэвешников, так как бандиты уже предприняли несколько попыток прорваться в само здание. Солдатам, этим восемнадцати-двадцатилетним юнцам, строжайше было запрещено применять оружие. Бандиты глумились над ними. Какая-нибудь опьяненная наркотиками сволочь подходила к цепи заграждения, отодвигала солдатский пластиковый щит в сторону, плевала смачно в лицо, под гогот, свист и улюлюканье, не спеша, уходила прочь. А бесправный солдат стоял, не смея ничего сделать, и только слезы (я сам видел!) бессилия и обиды текли по мальчишеским щекам.
Вечером первого дня бесчинств в Фергану прилетел спецрейс из Москвы. Правительственные чиновники и партийные лидеры Узбекистана уже ждали представителей советского руководства. Среди прибывших был и председатель Совета национальностей Рафик Нишанов, а также министр внутренних дел СССР Вадим Бакатин. Всем своим видом Бакатин давал понять, что он здесь главный и решение будет принимать самолично. Известно, у кого войска, у того и сила. Я присутствовал, понятно, в качестве журналиста, на том ночном совещании в Ферганском обкоме партии. Среди многих других наиболее остро обсуждали вопрос о возможности применения внутренними войсками оружия. Бакатин упорствовал, говорил, что на провокации нельзя поддаваться.
– Они же людей убивают, в том числе и ваших солдат, – не выдержав, подал я реплику с места.
– Это еще кто такой? – чванливо и с брезгливой миной на лице поинтересовался Бакатин.
Ему пояснили – журналист партийной газеты «Правда Востока».
– Какой еще «Правды Востока»? Я о такой газете даже не слышал, – возмущенно фыркнул Бакатин.
«Остапа понесло»:
– «Правда Востока» – одна из старейших газет Советского Союза, издается апреля 1917 года, и вас, как союзного министра, не красит, что вы об этом не знаете, – безрассудно выкрикнул я.
Поскольку в зале обкома, где проходило совещание, курить было не принято, мне тут же «порекомендовали» пойти покурить. Ранним утром московские небожители улетели, министр внутренних дел приказ о применении оружия так и не отдал. Лишь выходя из здания обкома, он остановился перед строем
В ферганской командировке я провел около недели, пука не утихло там все. В одном из подожженных домов, пытаясь открыть подвал, где были заперты люди, получил по плечу камнем – метили, видно, в голову, да, на мое счастье, промахнулись. Спать почти не приходилось – в редакцию ежедневно передавал репортажи. Когда вернулся в Ташкент, равнодушно выслушал сообщение о «присвоении» мне очередного выговора. На сей раз был наказан за то, что мои, уже опубликованные в советской газете репортажи, перепечатывали на Западе и даже, как с особым возмущением было подчеркнуто ответственными товарищами, – в Японии, что, по их мнению, видимо, свидетельствовало о крайней степени моего морального и профессионального падения. Понятно, все попытки объяснить, что при перепечатке никто моего разрешения не спрашивал, никакого действия не возымели. Уже позже непосредственное начальство мне объяснило истинную причину недовольства правителей. В своих репортажах я, насколько мне удавалось это сделать убедительно, последовательно доказывал, что человек, с оружием в руках посягнувший на жизнь любого мирного жителя, именуется не иначе как бандит, судить и наказывать его надо в соответствии с уголовным законодательством и всякие национальные или религиозные погремушки в расчет браться не должны. Такая точка зрения, объяснили мне, слишком экстремальна, с нарождающимися явлениями борьбы за национальное самосознание надо обращаться поуважительнее. В доказательство того, что я натворил своими резкими и необдуманными явлениями мне посоветовали инкогнито побывать на одном из первых санкционированных митингов националистов. Я отправился туда и увидел, среди прочих транспарантов, довольно большое зленного цвета полотнище, где «дифирамбы» в мой адрес были сформулированы одной фразой: «Якубов – враг узбекского народа».
А через несколько дней после этого я получил повестку в народный суд. Там мне было объявлено, что новая общественная организация под названием «Бирлик» подала иск, считая мои репортажи оскорбительными, и требуя меня за эти публикации примерно наказать.
Слово «Бирлик» сами участники организации переводили как «единство», хотя один языковед поведал мне, взяв слово хранить его слова в тайне, что «бирлик» правильнее следует переводить, как «одиночество». Но не в лингвистических тонкостях смысл. «Бирлик» была и остается экстремистской организацией националистического толка, ее деятельность давно уже в Узбекистане запрещена, а лидеры «Бирлика» нашли себе пристанище в далеких странах и теперь из-за бугра льют грязь на свою страну, пытаясь себя выставить великомучениками и последовательными борцами с режимом.
На первое судебное заседание (а всего их было что-то около десяти) бирликовцы подъехали к зданию суда на пяти вместительных автобусах. С гиканьем выскочив из «Икарусов», они развернули свои многочисленные транспаранты и устремились во внутрь. Но в народном суде крохотные, давно не ремонтированные зальчики, могли вместить ну от силы человек пятнадцать. Так что основной толпе пришлось митинговать на улице, мешая трамвайному движению и отпугивая прохожих.
После одного из заседаний, меня попросила заглянуть к ней в кабинет судья. Молодая еще женщина, усталая и чем-то подавленная, явно не знала, как начать разговор. Потом решилась:
– Я знаю, это недостойно, но я боюсь. Просто физически боюсь. И не столько за себя, сколько за своих детей. Мне звонят по телефону, подбрасывают записки с угрозами в почтовый ящик и под дверь. А вчера мне мое руководство заявило, что в отношении вас я должна принять пусть символическое но обвинительное решение.
За пару дней до этого в моей квартире, метнув камень, кто-то разбил оконное стекло, вечером жена с тревогой сообщила, что по домашнему телефону уже несколько раз звонили и предупреждали, что «если твой муж не угомонится, пострадает вся семья». Я попытался успокоить ее банальным: «кто делает, тот не грозит, а кто грозит, не способен ничего сделать». И все же, от греха подальше, семью перевез. Что я мог сказать теперь этой запуганной женщине-судье?