Прививка от бешенства

Андреева Валентина Алексеевна

– Мне и в голову не приходило, что вы поможете мне таким радикальным способом…

– А ну выметайся из машины! – прорычала Наташка, уже не боясь разбудить мальчика. Денька, с интересом следившая за разговором, слегка струхнула и вжала голову в лапы. – Дура, блин, ненормальная! Ирке из-за тебя маньяк в любой момент может голову свернуть! Мне повезет больше – мою голову оторвет хорошо знакомый хирург Ефимов, Иркин муж. И правильно сделает – она в моем теле лишняя часть, неработающий придаток. Да как такое могло прийти в твою лишнюю часть?! Выметайся, я сказала!

– Я… не могу. Здесь нет двери… Женечка, вставай, детка…

Анна

заревела в голос. Ей тут же помог ничего не понимающий Женька. Следом взвыла собака. За ней завопила я, призывая прекратить вопли. Наташка переорала всех, потребовав освободить машину. И всех без исключения. У «Ставриды» чувствительная ходовая часть, развалится от чувств-с, еще не хватало тащить ее на себе.

Через минуту все вылезли. Ее вполне хватило, чтобы Анна признала собственную дурость и нашу исключительную порядочность. Основная часть этого отрезка времени ушла на извинения перед нами, перемежаемые обещаниями отдать мне если не платье, то новые брюки за мои – испорченные «Пепси». Я великодушно отказывалась, морщась от неприятной липкости, в основном сконцентрировавшейся в нижней половине тела.

– Сладкая женщина! – отвесила мне сомнительный комплимент Наташка и довольно фыркнула. Похоже, настроение у нее разом улучшилось. Мне показалось неразумным сообщать ей о пепсиколовом чехле моего сиденья. По мере подсыхания жидкая часть пепси конечно испарится, но жесткое пятно останется. Темным разводом на бежевом…

Анна ни на что не обращала внимания – зацепившись высоким каблуком туфли (называется, собралась в дорогу!) за какую-то нижнюю часть предусмотрительно откинутого мной сиденья с мокрым посадочным местом, наконец вывалилась из машины и принялась бурно радоваться тому, что Всевышний помог Вениамину искупить свои грехи перед семьей. Бывший муж сподобился собственным телом встать на ее защиту. То ли жалость к Вениамину у бедняжки перегорела, уступив место практичности, то ли сказалась повальная в нашей стране тенденция создавать новых кумиров, развенчивая старых. Наверное, Летучему голландцу икается. А может, девушка просто взбесилась от жары. Едва ли она делала себе прививку от бешенства.

Женька удивленно смотрел на мать большими, еще не просохшими от слез серыми глазами и хлопал длинными ресницами.

– Папа умер как герой? – недоверчиво спросил он.

– Ну что ты, зайчик! – преувеличенно бодро заявила я. – Мне хорошо было видно, как он под прикрытием передней дверцы машины ловко отлетел… отлетел…

– В мусорный контейнер! – Наташка посмотрела на меня так, что подобрать более романтичное место приземления я не решилась.

– Значит, мы все равно не уедем в Голландию… – разочарованно протянул ребенок.

У Наташки ответ созрел моментально:

– Но мы же не знаем, дружок, окончательный результат его примусоривания. Может, отлетевшей от машины дверцей его прихлопнуло так, что и не видно. Для сохранности. Найдут – разберутся. Твой папа едва ли сам понимает, где сейчас находится. Поверь, ваша Голландия не заржавеет! Давайте-ка пока перекусим, нервы успокоим…

– И кое в чем разберемся, – добавила я, воинственно размахивая никому не нужной пустой бутылкой. – Главный вопрос: против кого мы дружим?

Сначала разобрались с Денькой. Псина, не долго думая, разворошила под шумок сумку со съестными припасами и не совсем по-братски поделилась с нами бутербродами. Есть вылизанные ошметки хлеба как-то не хотелось. Деньке, судя по тому, как она по приказу Наташки через силу ими давилась, тоже.

– Будет знать, как воровать! – провозгласила приговор Наталья.

– Мы – тоже. Будем знать, – вздохнул Женечка, печально проследив за восьмеркой, которую выписывала в моих руках пустая бутылка.

– В отместку можно съесть ее сухой корм, – неуверенно предложила я, на всякий случай убирая бутылку за спину, чтобы не травить ребенку душу.

И тут Наталья выволокла из багажника свою скатерть-самобранку в форме корзины для пикника.

– Вот ведь пригодилась все-таки! – невольно вырвалось у меня. – Так сказать, не было бы счастья, да несчастье помогло!

Два года подруга не могла найти применения моему подарку! Честно говоря, я тоже, несмотря на то что корзинка удивительно красива. Но до дачи всего-то сорок минут езды, останавливаться по дороге не имеет смысла, да и подходящего места, кроме как на обочине, не подобрать. А устраивать пикник на даче… Словом, подарок долго не приходился ко двору.

Женька, сорвавшийся с цепи городской ребенок, весело носился с Денькой по сжатому полю. Здесь, на просторе, чувствовалась определенная безопасность. Шоссе находилось на порядочном расстоянии и напоминало о себе только ровным гулом проезжающих машин. Анна, очевидно чувствуя некоторое раскаяние, пыталась оправдать отсутствие у сына и самой себя настоящей жалости к Вениамину. Поэтому и ударилась в воспоминания о его ночных диких выходках, когда он, будучи пьяным, в воспитательных целях выталкивал их на балкон и с удовольствием наблюдал, как они мучаются, замерзая от холода. И это зимой! «Жена и сын политического деятеля должны быть стойкими и закаленными!» – это напутствие им не помогало.

Вениамин определенно страдал манией величия. Вместе со своими приятелями ухитрился создать и официально зарегистрировать какую-то Партию бедняков и, возглавив ее, даже покрасовался на нескольких общих собраниях членов. В квартире долгое время хранились коробки с письмами людей, желающих пополнить ряды уже оболваненных граждан. Наверное, это наша национальная черта – выпутавшись с потерями из одного обмана, тут же искать новый источник роста чужого благополучия за свой счет. Некоторое время, по сроку зависимое от количества поступающих взносов, Вениамин разыгрывал из себя замученного тяжелой работой благодетеля. Целыми днями валялся на диване, озвучивая дифирамбы в свой адрес. Они содержались в каждом присланном письме. Анне надлежало понять, какого счастья она удостоилась, ухаживая за своим венценосным мужем. В свое время, выходя за него замуж, бедняжка никак не могла понять, что такого нашел в ней, совершенно заурядной серенькой мышке, этот гигант мысли. Наташка, отвечая на этот вопрос, угадала с первой попытки – покорную дуру.

Постепенно финансовый поток иссяк, письма приняли иной характер – матерно-критиканский. Вениамин озлобился. Его раздражало стремление жены заработать как можно больше, чтобы устроить сыну и мужу сносную жизнь. По-прежнему валяясь на диване, бывший лидер партии бедняков сыпал одними и теми же цитатами из нескольких своих публичных выступлений и призывал Анну прекратить обслуживать господских домашних тварей. Жить в нашей стране богато – стыдно. При этом, садясь за стол, каждый раз придирчиво нюхал приготовленное женой и, как само собой разумеющееся, перетаскивал к себе с ее тарелки и тарелки сына лакомые куски.