Привратники
Шрифт:
Но оставались еще отец и Джеймс. Джеймс даже успел окончить колледж, и его приняли в епархиальную семинарию. Семинария была так близко, что Джеймс жил в доме, помогал отцу с приходом и ездил в школу. И все это время ночные ритуалы не прекращались. Они становились все хуже.
Я знала, что мама права: мне нужно выбраться отсюда, иначе я умру. В конце концов они убьют меня, как убивали мою мать каждый день. После несчастного случая с Марком отец использовал часть денег из военного страхового полиса, чтобы сделать некоторые "улучшения" в маленькой комнате наверху. Кнуты
* * *
Та, последняя ночь, была настоящими проводами. Они заткнули мне рот резиновым шариком и приковали к стене в углу. Им нравилось сначала заставлять меня смотреть, что они делают с мамой. Ей завязали глаза и привязали запястья к коленям. Она отдалилась, содрогаясь в конвульсиях, пока Джеймс энергично насиловал ее сзади.
– Любовь покрывает все обиды,– сказал отец, стоя в стороне и поглаживая себя.
– Пословицы!
– воскликнул Джеймс.
Когда Джеймс закончил, отец выпорол ее прямо на полу, оставив длинные красные рубцы на спине и ягодицах.
– Изыди!
– крикнул он. Затем обратился к Джеймсу: - Сын мой, помоги отцу твоему в его возрасте.
– Экклезиаст, - сказал Джеймс и взял в рот член моего отца. Все, что я могла делать, - это висеть у стены и смотреть.
– И от Иоаннa, - продолжил отец, когда достаточно возбудился. Теперь настала его очередь содомизировать мою мать.
– Кто не любит, тот не знает Бога, ибо Бог есть любовь.
Джеймс туго обмотал веревкой ее грудь, ожидая, когда вздуется вена.
– И Пословицы. Любовь покрывает все обиды.
– Хорошо, хорошо, сынок, - похвалил его отец.
– А теперь от Луки: Ее грехи, которых много, прощены...
– Потому что она сильно любит, – закончил Джеймс.
Затем он ввел героин в вену на груди моей матери и отпустил веревку. Она вздрогнула, когда мой отец, следующий, кончил ей на ягодицы, хрюкая, как какое-то гигантское животное.
Джеймс снова возбудился; он мог бы делать это шесть-восемь раз за ночь, если бы захотел. Я увиделa, как его серьезное лицо приближается из-за света свечей.
– Две твои груди подобны двум молодым оленятам,– процитировал он "Песнь Соломона" и положил серебряные зажимы на мои соски. Он скручивал их до тех пор, пока я не заскулилa, cжав резиновый шарик.
– Это извращенное поколение, - добавил отец, - дитя, в котором нет веры.
Джеймс снял кляп и застегнул мне
Внезапно мир стал таким же черным, как бездна, о которой они предупреждали меня всю мою жизнь. Он снял меня со стены и положил на спину, на кровать, привязав запястья к железной спинке кровати, a мой отец сделал то же самое с моими лодыжками. Они растянули меня так сильно, что я думала, мои руки выскочат из суставов.
– Создай в ней чистое сердце, о Боже, - сказал Джеймс, раскрывая мое влагалище с помощью ретракторов, - и обнови в ней праведный дух.
Затем он глубоко вонзил в меня смазанный шокер. Глубоко.
– Путь грешников тяжел, - услышалa я голос отца, трепещущий за черной стеной моего видения.
– Послушай, дочь моя, и подумай, и приклони ухо.
Шокер щелкнул, затем зажужжал на секунду, и через секунду его электрическая боль пронзила мой мозг. Мои глаза под черной маской распахнулись. Мне хотелось закричать, но пластиковая трубка во рту не позволяла.
– Молчаливая женщина - это дар от Господа.
– Экклезиаст!
– Хорошо, хорошо. Сейчас... Давай ещё.
Шокер загудел. Жгучая боль снова пронзила меня, и все мое тело напряглось. Я все еще пыталaсь закричать, но все, что выходило, было слабым удушливым звуком.
– Пусть ваши женщины молчат, ибо им не дозволено говорить. В любви нет страха, ибо совершенная любовь изгоняет страх.
– Бог не дал нам духа страха,– продолжал Джеймс. Он вынул шокер и вскочил на меня.
– Но силы и любви...
Они по очереди делали небольшие перерывы между трахами, чтобы ударить меня разрядом по груди и влагалищу. Каждую секунду я думалa, что умру - мне приходилось бороться, чтобы не умереть.
Меня били, пока я не онемела, насиловали снова и снова. Потом отец засунул свой член в трубку у меня во рту и кончил.
– Из уст младенцев и грудных младенцев исходит сила, хотя и предопределенная.
– Псалмы!
– крикнул Джеймс.
Горячая сперма скользнула мне в горло. Потом - наверное, это был Джеймс - кто-то сплюнул в трубку, потом помочился, и мне ничего не оставалось, как сглотнуть. Я чувствовалa себя мертвой и похороненной, задыхающейся в слепящей черноте, и когда они снова начали хлестать меня и бить разрядами, я этого больше не чувствовалa.
Нет, я ничего не чувствовалa, ничего не виделa. Все, что я моглa сделать, это слышать.
Вот тогда отец снова забрался на меня, еще сильнее затянул зажимы сосков, выжимая из них кровь, и сказал:
– Ну же, давайте насытимся любовью до утра!
* * *
Да, до утра. Перед самым рассветом меня развязали и уложили в постель. Я подождалa немного, потом оделaсь и прокралaсь вниз. Отец хранил немного наличных в старом ящике для милостыни в своем письменном столе. Я как раз бралa деньги, когда зажегся свет.