Приятели
Шрифт:
Им пришлось постучать несколько раз. Наконец, они услышали слабый голос:
— Кто там?
— Это мы! Скорее!
Дверь приоткрылась. Брудье крикнул дежурному:
— Подайте сюда свет!
Но за ним пришлось пойти самим, ибо дежурный не двигался; он ждал первого выстрела.
Приятели вошли в комнату. Мартэн в сорочке хоронился от них, выражая и удивление, и радость.
— Ты меня не узнаешь с этой бородой? Приди в себя, мой друг. Нам нельзя терять ни минуты.
— Закройте дверь на крючок! Мартэн, приветствую
Он открыл чемодан.
— Омер, ты выше ростом. Этот сюртук тебе лучше подойдет. Может быть, тебе придется немного укоротить подтяжки… Ламандэн, вот тебе. Смотри, застегивай только на одну пуговицу. Боюсь, что он тесноват.
— Это не шикарно! Я лучше не надену жилета.
— Как хочешь! Скорее, господа! Я пока укреплю бороду и осмотрю свой туалет.
Они торопились.
— Проверьте, действуют ли ваши кляки, не испорчены ли пружины и не надо ли пригладить.
Прошло несколько минут в молчаливом оживлении. Мартэну хотелось задать тысячу вопросов. Но он никогда не задавал вопросов.
Омер сказал:
— Я готов!
— Отлично! Подойди сюда. Потяни немного рукава и воротник. Так. Я произвожу тебя в офицеры Почетного Легиона. Не благодари! Всякий поступил бы так же на моем месте… Так как ты довольно высок, довольно тощ, нос у тебя красный, а вид лица полужелчный, полуалкоголический, — ты будешь моим военным атташе. Какой ты желаешь чин? Полковника? Ты несколько молод! Майора! Я буду тебе говорить: «Майор!» Ты будешь мне говорить: «Господин министр!» Понял? Можешь идти!
— Ламандэн! Твоя очередь!.. Да ведь этот сюртук сидит на тебе, как перчатка! Разве только чуть-чуть морщит под мышками, да видны воспоминания о колбасе в области живота. Впрочем, от тебя и не требуется военного изящества, как от твоего товарища. Некоторая тучность, известная расплывчатость тела и мыслей, некоторое как бы оползание мозга в седалище — все это к лицу видному чиновнику. Ибо ты возмужал в канцеляриях. Возраст и протекция привели тебя на высокий пост. Я буду тебя называть: «Дорогой директор!» Хорошо?
— Слушаю-с!
— Тебя я могу пожаловать только красной лентой. Мне очень жаль. Наденьте цилиндры! Хм! Вам бы лучше поменяться. В другом цилиндре Омер будет не так смешон. А ты, Мартэн, — мой личный секретарь. Я буду называть тебя то «Мартэн!», то «Дорогой Мартэн!», то «Дорогой друг!» Ты будешь отвечать «Господин министр!» еще раболепнее, чем эти господа.
Что же касается меня, то я, как видите, одет с мудрой небрежностью, и вид имею добродушно властный, как подобает первым слугам демократии. Вы служите к моему украшению. Свое могущество я ношу сам, но мой декорум носите вы, как лакей — пальто.
Тридцать восемь минут второго… Можно идти.
— Мы приближаемся! Мы приближаемся! Я чувствую запах казармы. Мой нос обнаруживает тошнотворную смесь
Они кругообразно распростерли вокруг себя свою душу. Она пощупала Амбер; она ущипнула Амбер; тот не шевельнулся.
Она узнала казарму, но еще не начала тереться о нее. Потом, вытаращив глаза, они посмотрели друг на друга.
Брудье был их великолепным средоточием. Со шляпы на бороду, с бороды на живот, с живота на ноги величие струилось по нему мелкими водопадами. Он являл собою целокупный идеал радикала-социалиста. Его глаза распространяли свет начального образования второй ступени. Его рот словно улыбался накрытому столу. Но посадка головы выражала первенство гражданской власти.
Омер, немного чопорный, с недовольной миной, с красным носом, с зеленоватым цветом лица — это скорее угадывалось, чем было видно, — с большим бантом на высоте левого соска, Омер, очевидно, существовал не для того, чтобы подавать министру советы малодушия.
У Ламандэна вид был не более успокоительный. Его полные щеки, его плотное сложение могли бы внушить доверие. Но беспокоил его нос, длинный, плоский, изогнутый, как нож для устриц.
В Мартэне угадывался маменькин сынок, довольно приятной наружности, но преждевременно отупевший: из безвредной породы грибов, растущих в приемных.
Брудье закурил папиросу. Шагая между Ламандэном и Омером, сопутствуемый Мартэном, он двинулся вперед:
— Часовой! Позовите мне караульного сержанта!
Часовой поспешно вскидывает ружье на плечо, подбегает к маленькой форточке и стучит:
— Сержант! Сержант! Идите скорее!
Слышны заглушенные ругательства. Кто-то выходит из караульни, открывает калитку в воротах.
При свете фонарей он видит двух господ в цилиндрах, с лентой Почетного Легиона, и между ними бородатого господина с папиросой, у которого вид не первого встречного. Он видит еще одного господина, который держится поодаль, с портфелем под мышкой.
Выпучив глаза, он берет под козырек и, словно впадая в каталепсию, вытягивается в струнку.
— Сержант! Пусть сейчас же пошлют за полковником и обоими батальонными командирами! Я буду ждать их здесь.
Сержант берет под козырек, кидается, влетает в караульню, орет приказания.
Караульня изрыгает всех своих солдат. Двое из них выходят за ворота, тупо смотрят на четырех штатских, мешкают секунду, потом берут под козырек и гимнастическим шагом исчезают во тьме, а остальные, протирая глаза, оправляя кепи, застегивая пояса, прилаживая лядунки, торопливо выстраиваются в два ряда.