Приятели

Ромэн Жюль

Оно сжалось и, уменьшившись в объеме, стало соответственно более плотным.

Прежде всего опустели дома на периферии; двери роняли поштучно людей, одетых в черное, как коза роняет помет, и так до отказа. Этот как бы позыв передавался от дома к дому. К четырем часам все они облегчились.

Очутившись на улице, люди пускались в путь. Существовало только одно направление и одна скорость.

С каждым перекрестком маршруты сливались. Так образовывались все более густые и все более медленные улицы.

А в центре города площадь святой Урсулы надувалась, как

пузырь.

К четырем часам Иссуар стал площадью святой Урсулы.

Предстояло открытие конной статуи Верцингеторикса посередине площади.

Дело это тянулось с давних пор. Первоначально всенародная подписка, устроенная семь лет тому назад, дала всего лишь семьдесят шесть франков двадцать сантимов. На эти деньги организационный комитет соорудил на площади святой Урсулы скромную площадку.

Вид этой площадки вызвал, год спустя, устройство областной подписки. Областное воодушевление было таково, что удалось собрать восемьсот тридцать два франка. На эти деньги новый комитет соорудил на площадке гранитный цоколь.

Вид этого цоколя произвел наилучшее впечатление на богатого подрядчика по слому зданий, местного уроженца, приезжавшего в Иссуар провести свободный месяц. Он подарил городу бронзового коня, оставшегося после сноса Дворца Промышленности.

Бронзовый конь был доставлен в Иссуар на средства жертвователя. Не хватало только Верцингеторикса. Пока же коня поместили в ратушу, в зал бракосоочетаний.

И вот в самом начале августа месяца молодой парижский скульптор, назвавший себя «страстным поклонником арвернского героя», обратился к городскому совету с предложением закончить памятник и украсить коня достойным его седоком. Он отказывался от всякого вознаграждения. Ему довольно было одной чести.

Это была находка. Местные газеты выражали восторг. Немедленно избрали почетный и распорядительный комитеты. В новом письме молодой скульптор сообщил, что его произведение, вчерне законченное уже много месяцев тому назад, требует еще только нескольких дней лихорадочной работы. Его пригласили приехать в Иссуар, «чтобы произвести обмеры». Он ответил, что этого не требуется; что, побывав в городе «инкогнито», он внимательно осмотрел и цоколь, и бронзового коня; что у него сделано на этот счет много точных заметок и что все устроится отлично. Он только просил заранее водрузить коня на цоколь, чтобы ему не пришлось об этом заботиться. Накануне или в самое утро открытия Верцингеторикс будет доставлен на площадь святой Урсулы самим художником и укреплен на коне. Вся статуя будет покрыта пологом вплоть до начала речей.

Мэр предложил скульптору остановиться у него в доме на время его пребывания в Иссуаре. Тот очень вежливо благодарил. Он предпочитал поселиться у одного своего друга, жилье которого особенно удобно для некоторых технических приготовлений, необходимых в последнюю минуту.

И действительно, все шло хорошо. Коня, хоть и не без труда, установили на цоколе. Цоколь был маловат, но прочен. Чтобы обострить общественное любопытство, коня накрыли брезентом.

Молодой парижский скульптор приехал в Иссуар,

но так незаметно, что никто его не видал. Не видали также, чтобы по железной дороге прибыл ящик или тюк достаточных для Верцингеторикса размеров. Но от этого только возросло уважение к художнику, который шуму предпочитает дело.

В день открытия, в воскресенье, около полудня, когда улицы пусты, к площадке на площади святой Урсулы подъехала груженая платформа. Трое помощников в белых блузах быстро водрузили Верцингеторикса на коня, не удаляя защищавшего его приспособления: нечто вроде деревянной клетки, со всех сторон обтянутой холстом. Таким образом Верцингеторикс был огражден от людских взоров и от прикосновения холста.

— Видите ли, — сказал один из помощников собравшейся кучке ротозеев, — позолота еще не совсем высохла и от трения холста может попортиться.

В четыре часа площадь святой Урсулы поглотила вещество Иссуара и придала ему новое расположение.

Центром Иссуара, пупом земли, местопребыванием божества было статуя.

Ее еще не было видно, но она воображалась. Все умы создавали в одной и той же точке образ конного Верцингеторикса; десять тысяч призраков, сталкиваясь, совмещались, отождествлялись.

Против завешенной статуи небольшая трибуна, обтянутая трехцветной материей, коренилась в толще военного оркестра.

Вокруг статуи, концентрическими кругами, в которых военный оркестр образовывал как бы узловатость, именитые граждане, в похоронных одеждах, распластав зады на стульях.

Вокруг черного диска именитых граждан — тонкий и прозрачный слой: ученики школ, на скамьях.

Вокруг них круг стоячих людей, приглашенные второго разряда: как бы пласт плотно убитой земли.

Вокруг стоячих людей цепь солдат, с ружьем у ноги.

Позади солдат — бесформенная толпа.

В самой гуще бесформенной толпы Бенэн, Брудье, Юшон, Омер, как камень в почке.

Омер шептал:

— Это не может удаться. Нельзя выдержать и минуты.

Брудье отвечал:

— Почем знать, старина! Он этим делом занимался по ярмарочным балаганам, когда ему жрать было нечего.

Юшон протирал очки.

Программа торжества включала, во-первых:

«Марсельезу» в исполнении военного оркестра;

«Солнце „Испании“», хор в исполнении учеников школ;

«Тик, ток, тэн, тэн, тэн», марш с пением в исполнении военного оркестра;

«В кустах», хор, в исполнении учеников школ.

Потом речи.

Первым должен был говорить г. Крамуйа, иссуарский депутат и генеральный советник, председатель распорядительного комитета. Именно в конце первой части его речи, при словах: «Вот и ты, Верцингеторикс!» — статуя должна была внезапно открыться взорам.

Позади статуи соорудили нечто вроде лебедки. Стоило рабочему потянуть за веревку, и легкий прибор, скрывавший изваяние, разом взлетал кверху и опускался наземь. Именитые граждане не переставали восхищаться этим приспособлением, приводившим им на память самые замечательные трюки Клермонского театра.