Шрифт:
Annotation
Копылов Юрий Алексеевич
Копылов Юрий Алексеевич
Приют Одиннадцати
Приют Одиннадцати
Я тогда давно уже не работал в Центральном Совете по туризму. Казалось бы, такое начало не имеет никакого отношения к ткани предлагаемого мною рассказа. Однако не следует торопиться с выводами, пока не проявится смысл сказанного.
А когда я расстался с Центральным Советом по туризму, я продолжал регулярно ездить в Терскол (Административный центр Приэльбрусья), чтобы испытать счастье лыжного катания. Но теперь мои отношения с владельцами благ строились не на административной, а на приятельской основе. А эта основа, в свою очередь, частично зиждилась на основе того, что до перевода меня в Центральный Совет по туризму, я около пяти лет жил и работал в Терсколе, занимая скромную должность технадзора в Дирекции строительства базы отдыха, туризма, альпинизма, горнолыжного и конькобежного спорта в Приэльбрусье. Но ничто не могло продолжаться бесконечно. Многие уехали, "иных уж нет, а те далече, как Сади некогда сказал" в романе "Евгений Онегин" Александра Сергеевича Пушкина. Между прочим, должен сказать, мой тёзка. Приятельская основа, конечно, хороша, но она, увы, нередко огорчает тебя невосполнимыми потерями.
В тот год я вернулся из благополучной, зажиточной, свободной Фин-ляндии, куда был сослан последним председателем Комитета по печати СССР Ненашенским Фёдором Михайловичем по нелепому навету предыдущего председателя Подпаска Николая Борисовича, с началом перестройки отправленного Чрезвычайным и Полномочным послом в Норвегию. Ненашенский был человек жёлчный, худой, ядовитый, работал до того, как был прислан в наш Комитет, главным редактором газеты "Советская Россия", получившей в кругу либералов название "совраска". Он помещал в своей газете обличительные статьи, чем, видно, пришёлся по душе отцу перестройки Горбачёву. Я никак не мог понять, с чего этот Ненашенский так на меня взъелся.
Вообще-то недовольство со стороны начальства я ощущал всегда. И всегда говорил очередному председателю или заместителю председателя, курирующего Управление капитального строительства (УКС), начальником которого я являлся: послушайте, я за свой стул, скажу вам честно, не держусь. Если я вас не устраиваю как честный и преданный работник, то скажите об этом прямо, не кривя душой и телом. Сегодня скажете, а завтра меня уже здесь не будет. Я не стану спрашивать, отчего и почему, не буду упираться, тем более качать права, уйду и всё. Страсть как не люблю, когда на меня втихую катят бочку, непонятно в связи с чем. Но никто и никогда мне прямо не говорил, что я делаю не то и не так или в чём я ошибаюсь. Это меня, естественно, напрягало, я не мог совладать с тревожностью, которой сопровождались последние годы моей работы в Комитете.
Ненашенский привёл с собой из "совраски" в Комитет некоего Агда-мова Николая Викторовича, сделав его своим советником. Должность немного странная, но такая уж у нас страна - страна советов. А кому, сами посудите, давать начальству дельные советы, как не советнику? Такой симпатичный, обходительный, с ровным пробором, как у английского лорда, и вкрадчивым голосом, прямо душка. Умел к себе расположить с первой встречи. Как я позже узнал, он приглашал к себе в небольшой кабинет, находившийся рядом с приёмной председателя, всех руководителей подразделений и с каждым по очереди вёл доверительные беседы. А после, на основе полученных впечатлений, составлял для председателя справки, чтобы тому было легче ориентироваться, с кем ему предстоит долгое время работать.
Управление, которым я руководил, было не самым главным в Комитете по печати, поэтому я был приглашён на беседу к Агдамову одним из последних. Он так умело расположил меня к себе, что я сразу проникся к нему доверием. И разоткровенничался, как последний лопух. И незаметно для самого себя затронул опасную тему характеристик некоторых заместителей председателя, к которым я относился негативно, считая их карьеристами. Агдамов сразу насторожился, сделал стойку, как пойнтер, почуявший острый запах следа, выдержал время, чтобы я разговорился, и предложил мне елейно:
– Как хорошо вы говорите! Я никак не ожидал, что строитель может так увлекательно рассказывать. Не могли бы вы написать всё, что вы мне сейчас рассказали, на бумаге. Это моя личная просьба. Меня стала подводить память, и я, надеюсь, вы меня понимаете, не смогу, как человек новый, запомнить всё то обилие информации, которое обрушилось на меня в последнее время. Фёдор Михайлович здесь тоже человек новый, никого здесь не знает, ваши мысли помогут ему разобраться, с кем ему предстоит работать, и кто есть кто. Я вам буду очень признателен.
Я, конечно, клюнул на эту примитивную лесть, совсем как ворона в басне Крылова "Ворона и лисица". И написал. Вдобавок напечатал одним пальцем на машинке, секретарше отдавать в печать не решился. Всё же кое-какие остатки разума у меня сохранились. И отнёс своё "сочинение" Агдамову. Он меня встретил очень приветливо, просмотрел мною написанное (он был высокий профессионал и умел читать страницу целиком) и сказал:
– Как хорошо вы пишите. У вас явный талант.
Тут уж насторожился я и даже решился попросить вернуть мне мою бумагу, как-то сразу поняв, что я сделал что-то нехорошее. Но Агдамов меня успокоил, улыбаясь всеми фибрами и глядя на меня одобрительно:
– Да вы не беспокойтесь. Вашу записку, кроме меня, никто не увидит. Я даже Фёдору Михайловичу её не покажу. Я вам это обещаю. Она просто поможет мне составить свою записку. Да не волнуйтесь вы так. Скажу вам между нами, так сказать, а пропо, другие тоже по моей просьбе писали.
Он пожал мне руку очень сердечно, и я ушёл, ободренный. А после засомневался: я вроде бы сделал полезное дело, а получилось, что я доносчик, или стукач. Я об этом своём поступке пожалел, но слово не воробей, вылетело, не воротишь. Тем более слово не только произнесённое, но ещё и написанное. Обозвал себя глупым дураком и стал жить дальше.
Вот с тех пор всё и началось. Ненашенский стал меня выживать самым примитивным способом. И не посмотрел на то, что я в последнее время много болел, надорвавшись на работе, и заработал себе хронический бронхит (спасибо доктору Ликову, он меня спас). Ненашенский пригласил к себе знакомую ему журналистку из газеты "Строитель" (такая противная пигалица) и дал ей задание подготовить критический материал о работе моего Управления. И она уж расстаралась: накропала две полосы в двух номерах.