Приют Одиннадцати
Шрифт:
Дошёл до старой котельной, она уже не работала, в ней разместился склад старой затхлой рухляди. Я прошёл к тому месту, где когда-то по утрам делал зарядку с отягощениями из камней. Прислонился к тонкой сосенке и стал вдыхать запах смолы, стекающей янтарными слезами по тонкой коре, состоящей из тонких слюдяных листочков. Сквозь сквозящий редкий сосновый лесок виднелись голубые очертания Азау-баши. По дроге, вверх к поляне Азау, прошла вереницей группа туристов с большими рюкзаками, длинными палками в руках и войлочными шляпами не головах. Наверное, они шли в поход на "Приют Одиннадцати". Я разулся,
Я вспоминал, как когда-то я бегал каждое утро к этому ручью и ворочал большие камни, упираясь ногами в землю, изображая из себя Сизифа. И как однажды от чрезмерного усилия треснуло моё обручальное кольцо. Я подумал тогда: это плохой знак. Как оказалось потом, с этого всё началось.
Почувствовав, что ноги мои заледенели, я вынул их из воды, обтер ладонями, обулся и пошёл на чердак к Юму. Он к тому времени уже вернулся домой и разогревал обед на газовой плите.
– Я догадался, что ты приехал, - сказал он.
– Как это тебе удалось?
– спросил я.
– По запаху рокфора и бородинского хлеба. Садись к столу, сейчас будем обедать. У меня в Нальчике завелась Наташа, она изумительно готовит.
– Она привозит тебе обед в судках?
– Всё намного проще. Она приезжает сюда два раза в неделю и готовит здесь. Ты сейчас попробуешь, как она превращает помидоры в волшебство. Будь только осторожен, можешь захлебнуться слюной восторга.
– А выпить у тебя найдётся? Надо же отметить встречу.
– Ты же знаешь, я не пью.
– Послушай, Юм, может быть, пока будут разогреваться щи, я уже ощущаю их изумительный аромат, я сбегаю к Наширипхан за айраном?
– Это было бы неплохо. Возьми в чулане трёхлитровую банку, там есть чистые. Заодно захвати банку с помидорами. Она там, на верхней полке.
Я сбегал в соседний подъезд, где на втором этаже жила семья Хасана и Наширипхан. Я и моя бывшая жена часто привозили им из Москвы одежонку для их детишек, в благодарность за это мы пользовались их большим расположением. В ответ мы получали в подарок шерсть "серебрянку" и айран. Я уже давно не работал в Терсколе, но каждый раз, когда я приезжал туда по делам или покататься на горных лыжах, в течение многих лет, я мог рассчитывать на радушный приём и щедрое снабжение вкуснейшим айраном.
Кстати, я однажды попробовал заквашивать айран в Москве. В Терсколе это делают очень просто: в горячее кипячёное молоко кладут закваску из старой, освободившейся бочки. Микробы быстро размножаются, и получается напиток, похожий на кефир, но намного вкусней. Но в Москве у меня получилась лишь первая порция. А дальше микробы не выдержали "свежего" московского воздуха и примитивно сдохли. Оказалось, что микробы айрана могут жить только в горах. В этом я убедился не сразу, делая ещё несколько попыток, грешил на грязную посуду, на недостаточно чисто вымытые руки, старался делать всё особенно тщательно, но результат был всё тот же.
Короче, притащил я банку холодного айрану к Юму, он уже накрыл на стол и разливал уполовником щи из кастрюли по тарелкам. Запах стоял обалденный. На плите жарились жирные котлеты.
– Знаешь, Шурка, - сказал Юм, - ты же помнишь, я не пью, но не отметить нашу встречу после долгих лет разлуки, по-моему, будет свинством. Знакомый сван, который помогает мне плотничать на кафе "Ай", подарил мне пару бутылок красного "Напареули". Сейчас мы с тобой попробуем одну из них уговорить. Сухое вино под щи и котлеты это то, что надо.
– Почему одну?
– поинтересовался я, - Ты забыл про рокфор, бородинский хлеб и хвалёные тобой помидоры?
– Начнём с одной, дальше будет видно.
Мы выпили по стаканчику, вино было восхитительным. Помню, когда-то давным-давно сухое вино мне казалось противной кислятиной. А потом привык и почувствовал вкус. И понял: "привычка свыше нам дана".
– Будь здоров!
– сказал Юм, улыбаясь глазами.
– Будь здоров!
– ответил я, всеми фибрами показывая радость встречи.
– Юм, я тоже хочу такую Наташу, - едва проговорил я набитым ртом, запивая щи вином и откусывая от заквашенного в разных травах, корешках хрена, петрушки и чесноке тугого помидора брызжущий соком кусок.
– Возвращайся в Терскол, мы тебе найдём такую же. И может быть, даже ещё лучше. А зачем сюда едут французы?
– спросил Юм.
– У них в этом году исполняется двести лет со дня принятия Нацио-нальным собранием Декларации прав человека и гражданина. Они хотят установить на Приюте памятную доску по этому торжественному случаю.
– Делать им больше нечего, - проворчал Юм.
– Ну, чего уж ты так сразу? По-моему, хорошее дело. Весьма патриотичное. Осколки Великой Французской революции.
– Вот именно осколки. Терпеть не могу патриотов. От этих революций одни невзгоды и миллионы глупых смертей.
– Ладно, ладно, не ворчи. Жиль и Жан хорошие ребята, я буду рад им помочь. Послушай-ка, Юм, а может быть, и ты с нами пойдёшь? Ты давно не был на Приюте? Хороший повод тряхнуть стариной.
– Нет, я не могу. Мне надо работать, я заключил договор, у меня сроки.
– Жаль. Ты знаешь, Юм, я таких вкусных помидоров никогда не ел.
– А я тебе что говорил?
В это время позвонил Вася. Телефонный аппарат стоял на столе в кухне и был оборудован громкоговорящей связью. Для её включения достаточно было нажать кнопку. Юм её нажал, и я слышал весь разговор.
– Юм, привет, это ты?
– раздался приглушённый голос Васи.