Приют Одиннадцати
Шрифт:
А пока Вася звонил в Нальчик, я занялся привычным делом: поиском средств на командировку. Раньше в этом деле не было для меня особых проблем. Просто заходил в Олимпийский комитет, там мне всегда были рады, и без проволочек оформляли мне командировку. Но на этот раз что-то случилось непонятное: гостренер, тогда им был Лёня Безруков, ставший впоследствии Председателем Олимпийского комитета, сказал мне:
– Ты знаешь, у нас сейчас денег совсем нет, не хватает даже для сбор-ных команд. Попробуй спросить в министерствах спорта.
Но в Министерстве спорта СССР и в Министерстве спорта РСФСР я получил один и тот же ответ:
– Шурка, я обо всём договорился с Розой и Мишей, они пришлют за вами рафик в Минеральные Воды. Французов разместят на обкомовской даче, на которой они останавливались прошлый раз. А ты, как всегда, у Юма. Теперь, как мне кажется, надо совместить ваши приезды в Минводах. Ты как думаешь? Возможно, я неправ.
– Вася, ты всегда прав. Но ты знаешь, что я решил? Ты ни за что не догадаешься. Я поеду в Терскол раньше, чем туда прибудут французы. Поеду поездом до Нальчика. Не люблю летать самолётами Аэрофлота. Хочу ощутить прелести железнодорожного транспорта, это, кстати, намного дешевле. Кроме того, мне нужна акклиматизация, меня беспокоит мой бронхит. А ты, когда будешь знать дату вылета французов, позвони Юму. Я буду у него.
– Да, ты тоже прав. Я тебе ужасно завидую. Август в горах чудесное время. Как ты думаешь, на Эльбрусе ещё можно кататься?
– Вряд ли. Может быть, лишь от Приюта до Бочек.
– Но лыжи ты берёшь?
– Мои лыжи всегда у Юма. Под диваном в большой комнате. Там же лыжи Вадима Гиппенрейтера. Поеду налегке, повезу с собой только гостинцы: тушенку, сгущёнку, апельсины, вино, бородинский хлеб и "рокфор". Надеюсь, что чистый горный воздух поможет мне в борьбе с бронхитом.
– Там, наверное, сейчас тепло и красота неописуемая.
– Да, август и сентябрь в горах чудесное время.
– А на лыжах можно будет кататься?
– Вряд ли. В это время уже слишком тепло. Снега наверняка нет. Может быть, только от Приюта до Бочек.
Эта тема нас обоих особенно волновала, поэтому мы её обсудили дважды одними и теми же словами.
– Меня смущает только одно: ты же знаешь, что я по-французски ни в зуб ногой. Ни "бе", ни "ме". Как я буду с ними объясняться? Дай совет.
– Ничего, ты выкрутишься, ты такой, я в этом уверен. Ты, насколько мне известно, знаешь несколько немецких слов, у тебя есть, как я предполагаю, десять пальцев на руках. В случае чего, будешь рисовать то, что хочешь сказать. Кроме того, как сказал мне Жиль, третий член их делегации, альпинист Пьер, немного говорит по-русски.
Через день я уже ехал поездом в Нальчик. Прямого поезда до Нальчика не было, два вагона с пассажирами, едущими в Нальчик, цепляли к поезду, следующему по маршруту "Москва-Минводы", а там их перецепляли к составу "Минводы-Нальчик". Я валялся на верхней полке плацкартного вагона и спал столько, сколько можно, чтобы красиво опухнуть мордой лица.
В Нальчике я добрался до автобусной станции, купил билет на первый же автобус до Терскола, забрался на продавленное сидение, положил рюкзак на колени и снова попытался заснуть, как будто я не спал целую вечность. Иногда я сонно поглядывал в окно, узнавая знакомые места. Но не испытывал при этом никакого волнения. Это было странно: ведь я прожил в этих местах без малого пять лет. Дом, в котором была когда-то моя квартира, стоял на том же месте, казалось, ничто не изменилось. Я поднялся на второй этаж, вот она моя бывшая квартира 6. Мне захотелось в неё заглянуть, но там жили незнакомые мне люди, и я не решился.
К лазу в чердак вела крутая лестница без перил. Они были не нужны, потому что перилами служили сами ступени. Я нащупал под ковриком возле нижней ступени ключ, взобрался по лесенке наверх и отомкнул ключом крышку люка. Толкнул её, она легко откинулась, увлекаемая через блок противовесом. Я забросил рюкзак в распахнутый люк, а потом и сам проник на чердак. В кухне на столе лежала записка: "Я в кафе "Ай", делаю полати. Теперь это моя работа. Ешь, что найдёшь, С приездом, Юм"
Я разложил привезенные мной гостинцы по своим местам и отправился погулять, спустившись обратно через люк в грязную лестничную клетку, и по ней выбравшись наружу. Воздух был изумительный: неожиданная смесь горной прохлады и нагретого на солнце мусора. Мне ужасно захотелось есть, и я отправился в кафе "Ромашка", где, как я помнил, всегда были вкусные хычины. Я заказал два хычина и кружку пива. Вспомнил пословицу: "для нормального человека одна кружка пива в самый раз, две - много, три - мало". И засмеялся внутренне. В кафе было дымно от папирос, пахло кухней и пролитым пивом. Видно, недавно зарядили новую бочку. Пиво было мутное и тёплое и сильно ударяло в голову. Быстро расправившись с сытными хычинами, осоловелый, я покинул эту харчевню и стал испытывать жажду. Вспомнив, что недалеко расположены источники нарзана, я направился на их поиски, жадно вдыхая чистый горный воздух.
Вскоре я набрёл на знакомую с давних времён тропку. Она привела меня к подножью горы, где скопилось множество луж и проток, напоминающих очаровательное болотце с острым запахом сероводорода. Лужи и протоки были окаймлены нарядными ржавыми разводами. Если пристально приглядеться, то можно было заметить по вялому бурлению песка, что там, на дне, бьют ключи. Это и был нарзан. Я раньше думал, что нарзан это газированная вода, продающаяся в бутылках. Оказалось, что и та вода из луж на окраине Терскола, имеющая привкус кислого железа и легонько пощипывающая язык, тоже нарзан. На камне, высовывающемся из воды, стояла стеклянная банка, из которой мог пить нарзан любой желающий утолить жажду и не обременённый брезгливостью. Я взял банку, присел на корточки, ополоснул её, наполнил нарзаном, зачерпнув из ручейка, и стал жадно пить. Если при этом не дышать, задержав вдох, то получается даже вкусно и, что особенно важно, прохладно. Для полуденной жары от горячего солнца, обрушившего свои лучи на бледную кожу москвича, обитающего на городском асфальте, эта льющаяся в желудок прохлада пришлась очень кстати.
Напившись, я смахнул повисшие на подбородке капли и, отрыгивая ржавым железом, отправился бродить по посёлку. Пять замызганных двухэтажных домов стояли косяком к дороге. В некоторых местах штукатурка обсыпалась, обнажив силикатный кирпич. Когда-то я здесь препирался с начальником участка по поводу качества строительных работ. Как давно это было, а дома всё стоят, сиротливые, унылые. Когда-то экскаватор прорывал здесь канавы в набитом камнями грунте. В канавах прокладывали теплотрассы, которые потом засыпали привозимым на самосвалах песком. А вынутые ковшом камни так и остались лежать этакими длинными брустверами. Не вывозить же их машинами, в самом деле, ещё чего не хватало. Время, дожди и талый снег смыли земляную грязь с камней, и теперь они лежали умытые (верно, пыльные) уныло и грустно. И годились лишь для игр мальчишек.