Приют одинокого слона, или Чешские каникулы
Шрифт:
Настроение было никакое. Все сидели кислые, скучные, вяло ковырялись в тарелках. Только Генка веселился за всех: наполнял бокалы, изрекал замысловатые тосты, рассказывал анекдоты. Запеченный карп лежал на овальном блюде нетронутый.
Ровно в двенадцать Генка открыл шампанское, раздал всем бенгальские огни, погасил свет. На елочных игрушках заиграли блики свечей.
– V'anoce, v'anoce prichazeji, stastn'e a vesel'e 4, -
– Кретин!
– заорала Лора, вскакивая со стула.
На ней было шелковое бирюзовое платье длиной все по тот же пейджер. На колготках выше колена расползлась дыра, прожженная искрой.
– Ах, прости, дорогая, - ухмыльнулся Генка.
– Сними ты их вообще к лешему. Тебе не привыкать.
– Что?!
– задохнулся Макс.
– Чего ты несешь?
– А что, она первый раз в жизни колготки порвала? Я об этом. А вы что подумали? Мадам, потанцуем?
– повернулся он к Лиде.
Музыкальный центр уже второй час пытал их исключительно чешской музыкой, преимущественно в фольклорном стиле. Это было слишком даже для Вадима. Для остальных - и подавно. Но Лида встала, застенчиво опустив ресницы. Миша нахмурился, однако промолчал.
Лора, нисколько не стесняясь, задрала свой миллиметровый подол, стянула колготки и швырнула в камин. Противно запахло паленой синтетикой.
– Имела я в виду ваше... ваноце, - бросила она через плечо и вышла, хлопнув дверью.
– Послушай, Гена, - подчеркнуто спокойно начал Макс, но было видно, что он еле сдерживается.
– Слушаю, - все той же широкой улыбкой улыбнулся Генка из-за Лидиного плеча, держа руки не на ее талии, а рискованно ниже.
– Зачем, интересно, ты нас сюда пригласил?
– Как зачем?
– очень натурально удивился Генка.
– На праздники.
– Если я правильно понял, ты хотел с нами помириться.
В это время диск кончился, и в комнате повисла тяжелая тишина, только часы тикали серебристой капелью, да ровно гудело пламя в камине, поедая угольные брикеты. Лида, мучительно покраснев, отстранилась и села в кресло.
– Я стараюсь, - Генкина улыбка медленно слиняла, огоньки в глазах погасли, но Оксана готова была поклясться, что они все равно горят за какой-то светонепроницаемой шторкой.
– Честно, ребята. Я не хотел никого обидеть. Вы не представляете, как я рад, что вы приехали. И очень сожалею о... ну, о том, что было раньше. Прошу вас, простите меня. Тогда... у меня был очень тяжелый период. Я, наверно, даже плохо соображал, что делаю.
Оксана посмотрела на Вадима и едва заметно покачала головой. Тот пожал плечами. Этот их обмен мнениями не укрылся от Генки.
– Я понимаю, вы не верите, - вздохнул он и сел на диван.
– Я все делаю не так. Говорю не так, делаю не так. Черт!
– он ударил себя кулаком по колену и низко, как проштрафившийся школьник, опустил голову.
– Пожалуйста, дайте мне еще один шанс.
Мише показалось, что все это здорово смахивает на комсомольское собрание. Нет, даже на пионерское, потому что в то время, когда он был комсомольцем, всем уже было на все наплевать, и подобные чистки с покаянием не котировались.
– Пойдемте-ка спать, - сказал он, вставая.
– Утро вечера мудренее. Так или иначе, мы уже здесь, обратные билеты на 8 января. Придется учиться основам мирного сосуществования. Может быть, мы тоже... не во всем правы, - добавил он.
* * *
1 января 2000 года
Ветер и не думал стихать, наоборот - стал еще сильнее. Он выл на сотню голосов, хохотал, как филин, и рыдал, как баньши 5. От неба до земли протянулся снежный занавес, такой плотный, что дальше своего носа ничего кроме белесой мглы не было видно. Вадим вышел было на крыльцо покурить, но холод пробирал до костей, в лицо летели мириады хлопьев, и он вернулся.
В холле уже никого не было, камин погас. На столе оплывал свечной огарок. Вадим прикурил от него и сел в кресло. В голове была такая же муть, как и за дверью.
– Не спится?
Лора вынырнула из мрака, как призрак. Села на подлокотник, взъерошила ему волосы. Вадим дернулся, она громко расхохоталась.
– Да тише ты!
– с досадой зашипел он.
– Боишься, что Ксюня услышит? Не бойся. Я не собираюсь тебя насиловать. Просто посидим, погуторим.