Приют одинокого слона
Шрифт:
Самое интересное, что за двенадцать лет, прошедших со дня их знакомства, ни тот, ни другой в Чехословакии, благополучно развалившейся на Чехию и Словакию, так и не побывал. Хотя возможности были. Вадим отдыхал в Турции, в Греции и на Кипре - банально и традиционно. Генка и вовсе объездил полмира, а в Греции у него даже был, как он говорил, "домишко" из десяти комнат, с собственным пляжем. О Чехии он говорил, что это - "пласт жизни, который обвалился в прошлое, поэтому возвращаться не стоит: вернуть ничего не вернешь, значит, и душу бередить не стоит".
Для Вадима Чехия по-прежнему была мечтой, которая, по словам мамы, сбываться не должна.
После трехлетнего перерыва, за время которого Генка превратился из легкомысленного студентика в солидного молодого предпринимателя, они с Вадимом сдружились еще сильнее. Недели не проходило без посиделок в кафе или у кого-то дома, без сауны, футбола или пикника. При неудачах они плакались друг другу в жилетку - Вадим чаще, Генка реже, потому что был еще более скрытным. Именно Генка стал его свидетелем на свадьбе. И именно Генка рассказал Оксане о том, что ее муж завел любовницу. Мало того, он доложил еще, где и когда Вадим с нею встречается, о чем тот ему не говорил. Значит, как-то узнал сам.
Вадиму о предательстве друга стало известно не сразу: прошло месяца два, прежде чем Оксана сказала ему, откуда она узнала о его измене. Генка все это время с самым сочувствующим видом выслушивал его излияния, утешал и пытался давать советы.
Это было непостижимо. Вадим никак не мог взять в толк: зачем?! Зачем Генка это сделал? Пожалел Оксану и решил наказать порок? Но кому от этого стало лучше? Тем более что сам он особой добродетелью тоже не страдал. Жена Полина ушла от Генки через полтора года после свадьбы, устав от его постоянных загулов и уверений, что любит он только ее, а остальные... так, случайное и мимолетное, простая физиология, "главное - не изменять в душе". "В д*ше, - поправляла Полина.
– А то ведь и поскользнуться можно".
Оставалось одно: Генка сделал пакость намеренно. Вадим пытался вспомнить: может, это он чем-то обидел друга. Но вспомнить не мог - потому что вспоминать было нечего. И упрекать себя по отношению к нему - тоже не в чем.
Он приехал в Генкин офис на Малой Морской и, оттолкнув возмущенную секретаршу, ворвался в роскошный кабинет. Не обращая на круглые, как у андерсеновских собак, глаза собравшихся на совещание сотрудников, Вадим сказал все, что в тот момент думал о глубокоуважаемом Геннадии Петровиче, и вышел. С тех пор они больше не виделись.
* * *
20 декабря 1999 года
Поставив свой видавший виды черный "Опель" на стоянку, Вадим подошел к дому и посмотрел вверх, на шестой этаж. Ни одно окно их квартиры не светилось. Весь день он пытался дозвониться до Оксаны, но трубку никто не брал. Это тревожило. Обычно Оксана, которая работала в крупной компьютерной фирме менеджером по кадрам, редко отлучалась надолго.
Получив в справочной телефон секретаря фирмы, Вадим попытался узнать что-то, но нарвался на хамское "Оксана Владимировна вышла по делам!"
"И куда только Ксюха смотрела, когда брала такую выдру на работу?" - удивился он, услышав короткие гудки, которыми буквально взорвалась трубка.
Вадиму пришлось задержаться на работе, он звонил домой и на Оксанин сотовый каждые пятнадцать - двадцать минут. Но сотовый был недоступен, а дома к телефону по-прежнему никто не подходил. На Оксану это было не похоже.
С недобрым чувством Вадим вошел в подъезд, вытащил из почтового ящика ворох рекламных листовок и остановился у лифта, просматривая их. Обычно он сразу же заталкивал рекламу в соседский ящик, но сегодня что-то остановило его. Чтобы потянуть время? Чтобы подольше не возвращаться домой? Вадим только сейчас заметил, что не нажал кнопку вызова. Черт подери, да что сегодня за день такой! Он раздраженно швырнул листовки в угол и почему-то пошел пешком.
Поднимаясь по ступенькам, Вадим старался думать о чем угодно. Например, о том, что не мешало бы купить абонемент в какой-нибудь спортзал или хотя бы зарядку по утрам делать. Мало ли что десять лет назад он был чемпионом области по прыжкам с шестом и до сих пор не обзавелся даже намеком на живот. Зато забираться бегом на шестой этаж уже не шутка. С минуту он постоял перед своей обитой вишневыми планками дверью, делая вид, что восстанавливает дыхание.
Ключи никак не желали вылезать из кармана, упорно цепляясь за что-то внутри. Вадим со злостью дернул, раздался треск рвущейся ткани. "Все дерьмо к нашему берегу!" - нервно усмехнулся он, снимая с колечка обрывки ниток.
Дверь оказалась закрытой только на один, верхний, замок, а не на два, как они делали, уходя из дома. Нижний замок был с придурью и нормально открывался и закрывался только снаружи. Закрыв его изнутри, можно было потом уже и не выйти. Однажды Вадиму даже пришлось перебрасывать ключи на балкон соседу, чтобы тот освободил его.
"Ксюша!" - позвал Вадим, но в квартире было темно и тихо. Пахло обычно: немного книжной пылью, немного свежей побелкой и чем-то еще неуловимым. Но не вкусным ужином, который всегда ждал его по вечерам.
Он зашел в гостиную, на кухню в поисках записки. Не найдя, поставил на плиту чайник и, расстегивая на ходу рубашку, отправился в спальню. Включил свет и вздрогнул: на кровати, обхватив колени руками, сидела Оксана.
– Что случилось?
– спросил Вадим резко, злясь на нее и на себя за свой испуг.
– Ничего. Просто голова очень болит. Наверно, мигрень. Я пришла и уснула.
– Я звонил тебе с обеда, даже секретарше вашей звонил, она сказала, что ты ушла по делам, - Вадим говорил, снимая костюм, рубашку, натягивая джинсы и при этом не глядя на жену. Наконец он повернулся к ней, хотел что-то добавить и осекся.
– Ксан, ты ужасно выглядишь. Что, так плохо?
– Да, - она легла и натянула до подбородка пушистый клетчатый плед.
– Разогреешь себе сам? Там котлеты в голубой кастрюле и рис в мисочке.
– Конечно, - Вадим натянул свитер, сел с ней рядом и взял за руку.
– А ты будешь?
– Нет. Не хочу. Меня тошнит.
– Тошнит?
– мячиком подпрыгнула надежда.
– А ты случайно не?..
– Нет!
– отрезала она и, помолчав, сказала уже мягче: - Потом чаю мне сделаешь?
Вадим занялся ужином, прикидывая, как лучше рассказать жене обо всех свалившихся на него неприятностях, и стоит ли вообще делать это сегодня. Он поел, почти без аппетита, заварил чай и хотел уже отнести чашку Оксане, но она вышла на кухню сама. Ее лицо, казалось, было одного цвета с белым махровым халатом, она как-то вдруг осунулась и постарела. Месяц назад Оксане исполнилось двадцать восемь, но сейчас ей можно было дать все тридцать пять, а то и сорок. И без того большие ореховые глаза стали просто огромными и потемнели. Она налила себе чаю в любимую чашку с Котом Котофеичем и села за стол напротив Вадима.