Приют пилигрима
Шрифт:
— Я хочу тебе рассказать… Это все было так давно. Я хочу рассказать. Ты знаешь, каким был Генри — он умел заставить тебя поверить, что ты для него единственная на свете. Я не думаю, что он притворялся — по крайней мере если и притворялся, то лишь отчасти. Помнишь, когда мы были детьми, то всегда посылали Генри, если нужно было что-то выпросить. Ему стоило только улыбнуться, и все сразу таяли и говорили «да». Не важно, кто это был — мистер Пилигрим, тетушки, мои родители, миссис Робине. Никто не мог ему отказать, и это было очень, очень плохо для него. Уж мне ли было не знать об этой его способности покорять, но он улыбнулся мне, и я сказала «да».
— Ты любила его, Лес? —
— Не сердцем. Я была очарована и польщена и… очень, очень одинока. Человек, которого я любила, не отвечал мне взаимностью, и…— голос ее задрожал, — я устала быть несчастной и заброшенной. Я хотела, чтобы у меня был собственный дом, собственная жизнь, собственные дети. Поэтому, когда Генри мне улыбнулся, я сказала «да». Только когда наступил решающий момент, я не смогла этого сделать, Джером. История Мэйбл Робине встала мне поперек горла.
Джером оглянулся, испуганный:
— Так это был Генри?
— О да. Это выплыло, когда мы обсуждали случай, описанный в газетах. Не думай, что он сам мне сказал. Я просто догадалась. Это звучит глупо, но вдруг, совершенно внезапно я поняла, что меня огорчила не только участь Мэйбл. Было что-то не то в самом Генри — он привык получать все, что он хочет, а судьбы других людей его просто не заботили. В мире всегда будут такие женщины, как Мэйбл, которыми всегда будут пренебрегать, как и ею… А потом и на меня вот также наплюют. Единственный, кто ему важен, кто всегда будет самым важным — это сам Генри. И я почувствовала, что не могу быть с ним. Я собиралась сказать ему тем вечером, но он так и не пришел…
Джером заговорил, не глядя на Лесли:
— Ты кого-то любила?
— Очень.
— Тогда почему, дорогая, почему…
— Я тебе сказала.
Джером слегка обернулся, робко протянул к ней руку и сразу же отдернул. И довольно долго молчал, прежде чем спросить:
— Кто был тот человек?
Краска ударила в лицо Лесли, и в этот момент она казалась совсем юной и беззащитной. Она ответила запинаясь:
— И ты еще смеешь… спрашивать?
Теперь Джером уже резко обернулся и увидел ту Лесли, которую знал много лет назад. Щеки ее пылают, а темные ресницы влажны от слез, потому, быть может, что он… и Генри… Потому что они немилосердно давили на нее, слишком ее домогались. Он… и Генри… Больше никого никогда не было. Всегда были только он и Генри, и Лес. Джером сказал:
— Это тебе решать. — А потом: — Лес… Я всегда любил…
— Ты никогда мне не говорил.
— У тебя было слишком много денег… А у меня — так мало. — Он коротко усмехнулся. — Только сотня в год и мои мозги, которые должны были помочь мне заработать состояние! Я собирался написать бестселлер или пьесу, которая произведет фурор, а потом сунуть ее под нос твоему отцу и сказать: «Ну, а что вы скажете теперь, сэр?» Знаешь, он предупредил меня, чтобы я держался подальше.
— О нет!
— О да! «Это все чепуха, дорогой мой, детская влюбленность. Она станет богатой наследницей. Ты что же, хочешь, чтобы за твоей спиной говорили, будто ты охотишься за деньгами, а?» А потом пассаж о том, что он прекрасно ко мне относится, но насчет дочери у него планы другие.
Даже теперь, спустя двадцать лет, в его голосе звучала оскорбленная гордость, непереносимая юношеская обида. Сцена эта предстала перед глазами Лесли, словно она сама там присутствовала — отец, грубый и бестактный, возлагающий на дочь честолюбивые надежды, не имеющий ни малейшего представления о том, что действительно принесет ей счастье. И Джером, гордый, как дьявол, бросающийся прочь из дома, чтобы заработать состояние. Все ее чувства и мысли будто перенеслись
— Так поэтому ты перестал приезжать? — спросила Лесли.
— Да. Произвести фурор не удалось, но долгое время я ждал, что вот-вот я наткнусь на удачу, прямо здесь, за УГЛОМ. Я старался не приезжать и не видеться с тобой слишком часто: не хотел второй раз услышать, что я охочусь за твоими деньгами. А потом твой отец умер…
— И что же?
Рука Джерома поднялась и снова упала на колено.
— И это довершило дело. К тому моменту я уже понял, что писатель из меня вышел средненький. Если человек не дурак и не трус, он всегда сможет верно себя оценить. Я писал славные второсортные вещицы, и на большее способен не был. Я мог бы зарабатывать пять-шесть сотен в год, но никогда не заработал бы достаточно, чтобы решиться попросить твоей руки. Ну а после я не мог воспользоваться смертью твоего отца в качестве удобного случая, чтобы сделать тебе предложение. Это звучит несколько напыщенно, но, полагаю, это во мне говорила чертова гордость. Поэтому я стал видеться с тобой еще реже. Я думал: «Зачем понапрасну травить себе душу?» Понимаешь, я никогда… никогда не думал, что у меня есть шанс…
— И ты сдался.
— Думаю, да. А теперь… слишком поздно…
— Разве… Джером?
— Я весь поломан…
Румянец, который делал ее похожей на юную девушку, погас. Очень бледная, Лесли протянула к нему руки и сказала:
— Ты все еще любишь меня? Это единственное, что имеет значение — любишь ли ты меня.
Он до боли сжал ее руки.
— Лес…
Это был наполовину призыв, наполовину рыдание.
Глава 30
Оставив мисс Силвер, Мэгги Пелл прошла половину пути вниз по черной лестнице и добралась до поворота, когда вдруг услышала чьи-то тяжелые шаги. Девушка отступила назад, в ванную, и оттуда увидела, что Джуди Эллиот поднимается вверх в сопровождении высокого светловолосого молодого человека в штатском и полицейского сержанта. Поднявшись по ступенькам, они вышли в коридор и зашагали прочь. Звук шагов стих, где-то отворилась и захлопнулась дверь. Джуди Эллиот не возвращалась.
Мэгги немного подождала. Прядь волос выбилась из ее прически и легла на лоб. Девушка сняла фуражку и удостоверилась, что волосы больше нигде не торчат. Если насчет чего она и была привередой, так это насчет прически. Это Глория пусть себе ходит патлатая, Мэгги это совсем не подходит. Ей нравится, когда они зачесаны гладко и блестят, как атлас. А то некоторые девушки ходят в форме, а волосы растрепанные — ну, это вообще следовало бы запретить.
Наконец, поправив прическу, Мэгги спустилась по лестнице и направилась в кухню. Миссис Робине была сильно занята, когда Мэгги пришла в дом, но уйти, даже не повидавшись с нею, девушка не могла. Теперь же миссис Робине была либо в кухне, либо по соседству, в комнате экономки. Сначала Мэгги заглянула в кухню. Там было пусто, но дверь в буфетную стояла приоткрытой, и с дальнего конца доносились голоса Робинса и миссис Робине. Конечно, Мэгги предпочла бы застать ее одну, но не всегда ведь можно выбирать.
Пройдя до середины кухни, она вдруг поняла, что Робинсы ссорятся. Обычная история, когда уже вся жизнь позади, и нечем больше развлечься. По мнению Мэгги, миссис Робине совершила большую ошибку, выйдя замуж. Если не получилось найти себе кого-нибудь получше, то лучше вообще остаться одной. Взаимные уступки — это можно понять. Но если какой-то мужчина будет тобой командовать, и в конце концов ты потеряешь саму себя! Нет, с этим никак нельзя смириться, если уважаешь себя, знаешь себе цену.