Приют ветеранов
Шрифт:
Колеса бегут, предвкушая отдых. Человек за рулем распрямляется, глубоко вздыхает и даже чуть улыбается. Выходит, на свете еще существует жизнь, а? Да, ну и пробег был, но зато как заманчиво выглядит даль! Прекрасная планета Земля.
Впрочем, дали ему сейчас не достигнуть. Эта часть пути закончилась. Вот ворота. Плавно срабатывает тормоз. Мотор, едва умолкнув, засыпает, словно солдат в походе, дошагавший-таки до привала. Выйдя из автомобиля, мужчина приближается к «лендроверу». Машина знакома и пуста. Но расчет оказался точным: смотри-ка, у нее мотор вроде не успел остыть; хотя при такой жаре и не разберешь толком. Главное — приехала… При этой мысли путник окончательно возвращается в свою прежнюю ипостась: в пожилого, находящегося в отставке офицера Интерпола, российского гражданина. Он спокойно идет к проходной, в то время, как в его душе звучит, в такт шагам, настоящий гимн: как прекрасно то, что лежит там, за горизонтом! Когда они тронутся дальше, непременно поедут через это великолепие.
Милов вошел в проходную, где на него вопросительно воззрился здоровый парень с автоматом. Забавно все-таки приехать совершенно нейтральным, посторонним человеком, туристом туда, где еще не так давно, если вдуматься, ты был должностным лицом Всемирной Антинаркотической Службы и выполнял задание (не выполнил, впрочем, поскольку наводка оказалась ложной). Изменился твой статус — и все вокруг, хочешь не хочешь, воспринимается совершенно по-другому. Но со старых времен он помнит, что в этом закутке надо показать, что у тебя нет при себе оружия. Его и в самом деле не имеется. Ни на себе, ни в сумке. В этой. Хотя здесь вход всего лишь в гостиничку, а не собственно в Приют, однако ветеранов тут надежно оберегают. Жертвы многочисленных малых войн, что время от времени (и в конце минувшего вулканического двадцатого века, и нынче, на заре двадцать первого) трясут этот континент, нередко воевали по разные стороны фронтов, и кое на ком из них (а может быть, и на каждом) есть кровь. Месть может настигнуть в любой момент, по этой причине ветеранов приходится охранять всерьез.
Охранник, убедившись, что оружия действительно нет, выдвигает один из дюжины пронумерованных узких стенных ящичков и вынимает ключ с шестеркой на бирке. Вот и все сложности. Впрочем, выбирать не приходится: восточная часть Раинды, близ границы с Данзанией, не очень-то богата гостиницами, а уж по соседству с Национальным парком Кагера и подавно. Никаких звездочек здесь не полагается, однако цены здесь порой не уступают четырехзвездочному, хотя комфорт и сервис не те. С другой стороны, тут не требуют аванса, рассчитывают при отъезде: человек безнадежный сюда не приедет, а если и приплетется пешком, то не рискнет воспользоваться услугами Приюта с молодым, хорошо тренированным персоналом, ибо с ветеранами порой бывает нелегко договориться.
Однако сейчас здесь царили вожделенные тишина и покой — мечта уставшего путника. А Милов устал и действовал машинально, по давно выработавшемуся стереотипу: поднял свою дорожную сумку и направился к двери. Она отворилась легко, за ней оказался небольшой тамбур, единственным украшением которого было высокое зеркало. Двойник Милова окинул вошедшего беглым взглядом. В пору поздней зрелости он не утратил еще интереса к хорошей одежде и выглядел сейчас спортивно-эффектным. Милов не пытался скрыть возраст — он написан на лице легко читаемыми письменами, — а делал это для мироощущения: давно известно, что платье делает человека, настраивая на определенный лад. Именно так ему и хотелось сейчас выглядеть: уверенно, с некоторой даже лихостью. Двойник в зеркале ему понравился, и он едва заметно кивнул отражению.
Распахнув вторую дверь, Милов вышел в пустынный, поросший короткой густой травой дворик. Там стоял гражданский вертолет «газель». Милов удивился, внешне никак не показав этого. Знаки? Ксе-нийские. Интересно! Раньше тут садиться не давали. Значит, среди постояльцев какой-то V.I.P., ради которого нарушаются правила. Он уже прибыл, или его визит ожидается. Ну а Милову какое до этого дело? Он в отставке и на отдыхе к тому же, так что совершенно ни к чему видеть и запоминать. Только как избавиться от въевшейся в печенку привычки, выработанной долгими годами службы в милиции, потом в Интерполе, позже во Всемирной Антинаркотической Службе, а самые последние перед отставкой месяцы — в МАКе, Международном Антиконтрабандном Комитете?..
Милов обогнул вертолет по выстланной квадратными плитками дорожке и вошел в дом. Оказавшись в длинном коридоре, он остановился перед шестым номером. Войдя и окинув взглядом стены, скудную мебель, Милов нашел все в порядке, кроме разве что… Похоже, они тут вовсе не экономят электричество?
Эта мысль пришла ему в голову, когда он глянул на настольный вентилятор. Прибор был включен и, как ему полагалось, поводил массивной головой из стороны в сторону. Ветерок — это приятно, конечно, а вот что там… Нет, глянул — и довольно, будем считать, что ты ничего не заметил. Три шага вправо. Пройдем вдоль стены. Посмотрим на шнур. Ну что? Так оно и есть…
Да, это, пожалуй, новое; во времена Фермы здесь не проявляли такого любопытства к постояльцам: приехал, уплатил за номер и живи себе на благо. Но не будем присматриваться чересчур внимательно, надо просто отметить факт.
Широкая кровать была застлана свежим, приятно пахнувшим бельем. Милов открыл сумку, достал пижаму, халат, вымылся под душем, с великим удовольствием смывая с себя дорожную пыль, а с ней и тяжелое впечатление от пройденного пути. Вытершись, надел все свежее, чистые шорты. Он поискал глазами, куда сунуть грязное белье, однако стирка, видимо, в программу больше не входила, и пришлось, упаковав вещички в пакет, поместить в ту же единственную сумку. Увесистой была эта его сумка, весьма-весьма: то был груз старых привычек.
За дверью послышались легкие шаги. Мгновенная остановка. Снова шаги — на сей раз удаляющиеся. Выждав, Милов приотворил дверь. Ничего особенного, просто в рамку на двери вставили карточку с его фамилией.
Оставив номер открытым, он медленно прошелся по коридору, глядя на двери. Похоже, Приют Ветеранов пустовал: карточек не было почти нигде — за исключением одной двери. Милов улыбнулся, постоял, прислушиваясь: там было тихо. Вернувшись к себе в номер, взял сумку: не затем приехал он сюда, чтобы жить в разных комнатах с Евой, поместятся и в одной. Снова вышел в коридор, достал фломастер и на карточке затушевал уголок — так, чтобы в глаза не бросалось, а ищущий нашел. Потом, помедлив, постучал. Без ответа. Постучал вторично — погромче. На этот раз сонный голос отозвался. Милов нажал на ручку и вошел.
Ева была уже в постели — после такого броска за рулем любой устал бы. Улыбнувшись, она протянула к нему руки. Милов кивнул и приложил палец к губам, призывая к молчанию. Осмотрелся. Да, тут было то же самое. Такой же точно вентилятор. Интересно, а выключить его можно или вентиляция принудительная? Да, воистину хозяева Приюта стали страдать любознательностью. Ну что же, придется иметь это в виду — не более того; у Милова с Евой не было никаких тайн от внешнего мира. Когда они вдвоем. А у каждого в отдельности? Как знать.
— Ты в порядке? — спросила Ева, и так видя, что он в прекрасной форме, хотя и отмахал немало километров, стремясь сюда. Спросила просто, чтобы еще на несколько секунд затянуть приятное ожидание давно желанной близости самозабвения. — Без приключений?
Милов на полсекунды задержался с ответом. Если бы сейчас предстоял доклад начальству, он непременно сообщил бы: происшествий лично со мной не было, но невольно оказался свидетелем в аэропорту Карачи, как перехватывали груз, килограмма этак на три, неизвестного содержания, замаскированный под младенца, который вроде бы даже хныкал — работа крохотного магнитофона. Так что и без него, Милова, люди МАКа работают как полагается: рынок где-то в Европе лишился небольшого пополнения. Но Ева начальством не была, и до МАКа дела ей никакого нет.