Приют ветеранов
Шрифт:
Эта тема неизбежно появлялась в каждой ориентировке МАКа, но, когда бы ее вдруг не стало, никто бы о ней не забыл: поиск новых троп составлял основное занятие людей Мерцалова. И тем более Службы, которой ведал Фэрклот. Если бы Докинг с Миловым вышли на что-нибудь интересное в этой области, они бы не таились, наоборот, сразу же ударили бы в большие колокола, дали информацию, затребовали помощь…
Нет, похоже, их заинтересовали не наркотики.
Что там дальше?
Мерцалов скользнул взглядом по следующим строчкам. Несколько из них оставил без внимания: там речь шла о совсем других делах — промышленном шпионаже, о шантаже в крупных масштабах, о терроризме. Конечно, весьма важно, но не для него и не в данном случае.
Ага, вот еще интересная ориентировка: подозрения по поводу контрабандной перевозки человеческих тканей, предназначенных для пересадки. Он пробежал глазами список возможной контрабанды и даже
Собственно, тема эта возникла не впервые в подобных информациях. Да и с Докингом, когда он приходил, поговорили на эту тему вдоволь. Но на сей раз Мерцалов впервые воспринял ее как нечто имеющее к нему прямое отношение. Раз в Москве открывается клиника, которая исключительно этим и будет заниматься, следовательно, незаконная перевозка тканей («Тьфу! — подумал он с неудовольствием, — слово-то какое употребляют: будто речь о провозе какого-нибудь шелка или… ну, какая там еще бывает мануфактура?») — могла в самом близком будущем возникнуть и на московских путях-дорогах. Или, как знать, уже полным ходом?..
Он наморщил лоб.
Докинг в связке с Миловым. Могли бы они так вот вплотную, по-крупному заинтересоваться человеческими тканями?
Докинг безусловно: он сам назвал это дело своей основной задачей, долгом чести, что ли. А вот Ми-лов? Он в принципе не ведомый, он из ведущих. Конечно, для того чтобы спасти, скажем, чью-то жизнь, он может отложить свои дела и подключиться к чужой разработке. Правда, лишь в критической ситуации. Так что вряд ли Докинг мог его просто уговорить. Нет.
Ну а если речь шла не об уговоре? Вдруг Милов сам решил заняться поиском в области контрабанды тканей?
Разумеется, на такое он способен, но только если у него появилась серьезная информация относительно того, что эта контрабанда каким-то своим боком задевает Россию. Однако подобных данных у него нет, им неоткуда было взяться: разговоры о новой клинике пошли уже после его ухода с активной работы. Намного позже они возникли. И даже не у нас. А когда об этом стали думать мы, он успел уже убыть в свою кругосветку.
Да, но информация такого рода наверняка была у Докинга! Включая и московскую ее часть, недаром ведь он навестил нас перед тем, как исчезнуть в Экваториальной Африке, в ее непроходимых, как говорят, лесах.
Если Докинг и Милов встретились, англичанин действительно мог сообщить Милову какие-то факты или хотя бы серьезные предположения, которые заставили московского коллегу присоединиться к британскому сыщику.
Вполне логично.
Значит, эту возможность надо было проанализировать.
Ну а касаемо бета-углерода…
«Постой, — остановил себя Мерцалов. — Что-то еще осталось недодуманным в версии с контрабандой тканей…» Он еще раз внимательно прочитал ориентировку.
Ага, вот что его подсознательно насторожило: ну да, упоминание о клиниках фонда «Лазарет» как о возможных потребителях — покупателях контрабандного товара.
Человеческие ткани — не наркота, их нельзя продавать малыми дозами на улицах, в подъездах и забегаловках. Их потребитель должен быть весьма квалифицированным. Все-таки пересадка тканей — не криминальный аборт, его не станет делать кто попало и где попало. Все это Мерцалов понял еще при первом прочтении.
А вот что за мысль сформировалась только сейчас.
Вряд ли правильным будет считать, что в Москве заинтересованность в этих тканях возникла только после решения открыть такую клинику здесь. Кто-то из наших граждан пользовался услугами «Лазарета» и раньше. Например, Загорский-Роялист. Интересно, сам ли он оплатил все расходы? Или кто-то, как мы привыкли говорить, спонсировал?
Так, один вопрос, значит, возник.
Тут же напрашивается и второй: кто спонсировал? Кто Роялиста направил? И — очень важно: только ли его?
Если Загорского в самом деле облагодетельствовали, то кто-нибудь из земляков. Какой-то авторитетный господин. Почему? Зачем? Ну, туг особенно ломать голову не приходится.
Как правило, никакое серьезное дело, противоречащее закону, нельзя реализовать, не имея, мягко выражаясь, доброжелателей в государственных органах, ведающих теми областями, в которых это дело ведется. Таких людей в эти органы или внедряют (тоже своего рода трансплантация, усмехнулся про себя Мерцалов), иногда предварительно освободив нужное кресло от занимающей его персоны (но это путь не быстрый и не безопасный для исполнителей), или покупают на месте. На корню, так сказать. Платят в зависимости от возможностей приобретаемого чиновника. Часто — очень хорошие деньги…
Кроме денег, могут быть ценности — от перстня с бриллиантами до «линкольна», яхты, загородного дома на имя троюродной племянницы какой-нибудь…
Но разве
Нет. Давно уже и хорошо известно: нет на свете ничего ценнее здоровья, дороже его. Так что вполне может получиться, что взятку — именно так будем называть — могут дать в виде здоровья. Особенно если оно расшатано и морскими прогулками его уже не восстановишь. Нужна, скажем, серьезная операция. Заменить перетрудившееся в ходе головокружительной карьеры сердечко, скажем. Или изношенную от чрезмерного потребления мирских благ печень. А у нас без «употребления» до сих пор серьезные дела не совершаются. Сейчас, говорят, такая практика пошла: если, допустим, рачок поджелудочной, ранее неизлечимый, захвачен вовремя, пока не дал метастазов, — а это даже у нас научились делать, — то виновный орган просто, так сказать, снимают с работы и бросают на помойку, а вместо него ставят свеженький, здоровенький. И главное — хорошо приживляют. И дело с концом.
Вот ты, скажем, обратился Мерцалов к себе самому (мысленно, конечно; подобные мысли вслух он даже наедине не позволял себе произносить по многим понятным причинам), ты, полицейский генерал с заслугами, узнай ты на очередной медкомиссии, что завелась в тебе какая-то пакость, и позвони тебе хорошо информированный некто, и предложи доброжелательно: господин генерал, любезный наш Сергей Симонович, наслышаны мы о вашей ситуации и предлагаем — из чистого человеколюбия, разумеется, — дать вам возможность пройти курс лечения в первоклассной западной клинике, где что ни хирург, то звезда, где к вашим услугам все на свете… Там вам что следует заменят, наладят с полной гарантией на предстоящие, самое малое, лет двадцать, а то и поболе, и выйдете вы оттуда сильно помолодевшим и красивым, небывало энергичным и с новыми силами возьметесь за вашу глубоко полезную работу… Нет, мы понимаем, о чем вы сейчас подумали: что один день в клинике стоит не меньше, чем вы в год зарабатываете, да плюс еще сама операция или даже операции, да стоимость донорских тканей и все такое. Но вы не сомневайтесь: мы вас туда не только рекомендуем — мы добьемся того, что они это сделают, так сказать, gratis, по-русски значит — на халяву: они, видите ли, нам многим обязаны и отказать не смогут. Так что, как вы уже, несомненно, заметили, никакие деньги, никакие страшные суммы тут даже теоретически не фигурируют Что мы от вас взамен потребуем? Да ничего, совершенно ничего, вы не тот, от которого можно что-то требовать; мы просто уповаем на то, что человек вы совестливый, захотите как-то нас отблагодарить, услуга за услугу, а уж если захотите, сами найдете способ…
Вот так будут тебе журчать по телефону, причем не по обычному городскому, а по специальному, защищенному от всяких неприятностей вроде прослушивания, — по тому телефону, чей номер они неизвестным образом ухитрились узнать, хотя в этом доме он никому, кроме самого Мерцалова, неизвестен; а ты слушаешь, и перед глазами твоими стоит красный ящик с косыми стенками, а в нем — ты, бездыханный, служебные веночки; твой преемник дрожащим голосом произносит: «Спи спокойно, дорогой друг, память о тебе навеки..» К тому же идет мелкий нудный дождик, обязательно будет дождик в тот веселый день, потому что ты такой погоды и при жизни терпеть не мог, и вода понемногу набирается там, куда твое последнее жилье сейчас опустят на длинных полотнищах, непременно перекосив при этом… Вот такая картина встанет перед твоими глазами, и ты вспомнишь с сожалением, что так и не добрался до таких чинов-званий, чтобы подобное лечение обеспечить себе за казенный счет, и мелькнет мыслишка: «В конце концов, я первый, что ли? Да и вообще никто ничего доказать не сможет, потому что все, понятно, будет оформлено как часть благотворительной программы, существующей, как известно, у этих клиник. Нет, никак нельзя так легкомысленно отнестись к своей жизни, не чьей-нибудь, чтобы взять и отказаться от нее ради какого-то неведомого принципа, от которого ни жарко ни холодно… Да и чего они потом от меня потребуют? Им ведь и пригрозить можно…» Вот такие мысли промелькнут, вытесняя другие: о том, что у них все будет, разумеется, оформлено как оплаченное, и все цифры проставлены, каждая на своем месте, и имя твое четко обозначится. И ты, покашляв немного от волнения, скажешь в микрофон немножко не своим голосом: «Не знаю, откуда у вас такая информация, я чувствую себя прекрасно… Но вообще-то не отказываюсь встретиться, поговорить на всякие темы — и о нашем здравоохранении в том числе…» Да, думал дальше генерал Мерцалов, я-то, быть может, устоял бы даже в этой хреновой, прямо скажем, ситуации, потому что в разные периоды моей службы столько в меня стреляли — и попадали не раз, что такого рода печальные картинки ко мне давно уже не приходят, иначе и служить невозможно; но не всякий, далеко не всякий удержался бы, и чем выше человек, чем больше он от жизни берет, тем скорее согласится. Взятка здоровьем, взятка жизнью — самое действенное средство…