Признание маленького черного платья
Шрифт:
Но этот человек не зря был одним из самых успешных шпионов министерства иностранных дел.
– Что касается меня, ваша светлость, – заявил мистер Райдер. – Боюсь, что мне вообще не следовало спускаться вниз к ужину. – Он покачнулся и, к изумлению Талли, на самом деле умудрился выглядеть так, словно ему плохо.
И Фелисити попалась на эту удочку, наклонившись вперед, чтобы поддержать его.
Талли стояла как вкопанная, сложив руки на груди. О, проклятый дьявол! Из всех…
– Святые небеса, – едва слышно выговорил он. – Боюсь, что должен умолять вас о снисхождении
– Мистер Райдер, нет! – воскликнула Фелисити, когда начало казаться, что он вот-вот упадет в обморок. – Пожалуйста, пожалуйста, сэр, ступайте наверх. Я извинюсь за вас перед остальными.
Его лицо слегка просветлело.
– А я отплачу вам за любезное отношение, отдохнув и набравшись сил для тягот завтрашнего дня.
– Когда опять начнутся танцы, – предположила Талли, совершенно не раскаявшись, и за это сестра ущипнула ее в ответ.
– Доброго вам вечера, леди, – проговорил мистер Райдер, экстравагантно поклонившись, а затем, проложив такой курс сквозь танцующих гостей, что едва не опрокинул старшую мисс Элсфорд.
– О, Боже, что же мне делать? – простонала Фелисити, когда он вышел из комнаты.
– Пригласи больше джентльменов, – предложила леди Чарльз, оставляя сестер вдвоем и отправляясь искать сына.
– Талли, он ужасен! Он, не останавливаясь, рассуждал о… ох, не могу вспомнить о чем.
– Об орнитологии, – напомнила ей Талли, хотя слушала ее только вполуха, потому что была занята, наблюдая за тем, как мистер Райдер поднимается по лестнице – перешагивая по две ступеньки за раз – слишком проворно для человека с деликатным пищеварением. Какая жалость, что его болезнь такая же фальшивая, как и он сам.
– Орнитология, подумать только! Кошмарная тема! – с содроганием произнесла Фелисити. – А теперь обнаружилось, что у него еще и расстройство пищеварения! Да ведь если станет известно, что я пыталась свести мисс ДеФиссер с подобным никудышным, скучным типом, я пропала. Мы все пропадем.
– Действительно, довольно скучно, – сказала Талли, печально покачав головой. – Жаль, что он лишь слегка приболел, а не слег совсем.
Фелисити застыла. Потому что было совсем не трудно догадаться, что сестра думает о том же, что и она.
– Ты ведь не предлагаешь…
– Всего лишь легкая хворь, – проговорила Талли, показав пальцами расстояние не больше дюйма. Разве няня Бриджид не проделала то же самое с их отцом, когда его переназначили послом к русскому двору? Из-за этого они застряли в Вене почти на лишние две недели.
– Он – кузен Холлиндрейка, – запротестовала герцогиня, но не так страстно, как если бы была категорически против этой идеи. – Я не могу умышленно…
– Он очень дальний кузен, – напомнила ей Талли. Насколько дальний, ты даже не представляешь.
Фелисити покачала головой.
– Это будет несправедливо. Я не могу.
Но Талли точно знала, что означали эти слова.
– Но я могу.
– Если ты не возражаешь… – торопливо проговорила Фелисити. – От голубых пакетиков с порошком у него наступит легкий приступ колик, Талли. Но только два пакетика, не больше.
– Конечно. Я сделаю это прямо сейчас, перед тем, как кто-нибудь начнет задавать вопросы, – заверила ее Талли, собираясь пройти мимо сестры, ее глаза уже устремились на лестницу.
Но Фелисити остановила ее.
– Не перепутай пакетики. Те, другие – от моих мигреней. Мне бы не хотелось, чтобы ты дала их мистеру Райдеру. Ведь если он выпьет слишком много, то проспит все время приема.
– О, не беспокойся, – заявила ей Талли. – Я не собираюсь допускать ошибку.
Ларкен подозревал, что если Дэшуэлл где-то прячется, то только в анфиладе комнат, занимаемых мисс Лэнгли, леди Филиппой и все еще невидимой тети Араминты. У него были свои подозрения насчет этой их «тетушки Минти». Он бесшумно двигался по коридору в направлении крыла, где располагались их комнаты, улыбаясь про себя тому, что герцогиня найдет, чем занять внизу сестру и кузину, так что он сможет…
Устранить человека, а затем убраться отсюда ко всем чертям, сказал он себе, ожесточаясь вопреки пронзившему его чувству вины.
Уйти и никогда не оглядываться назад.
Даже для того, чтоб снова увидеть мисс Лэнгли.
Ларкен споткнулся о край ковра. Его неуклюжесть, заявил он себе, вовсе не из-за голубоглазой, надоедливой шалуньи, а от того, что коридор не очень хорошо освещен. Да, вся проблема в этом.
Мисс Лэнгли, как же! С ее пьесами, набросками, любопытством и путешествиями… Она сведет мужчину с ума.
Можешь представить себе, как наслаждаешься видами Венеции рядом с ней? Или Лиссабона? Или стоять, слушая, как она с благоговением щебечет о каких-то осыпающихся руинах, улыбаясь от радости просто потому, что находится здесь и разделяет этот вид с кем-то…
…кто любит это так же сильно, как и она.
Ларкен отбросил подобные фантазии в сторону. Попытался убедить себя, что считает ее болтовню раздражающей.
Но, по правде говоря, он вовсе так не считал.
Талли была подобна дыханию весны, ворвавшемуся в его мрачное существование. Она смотрела на мир глазами юности и невинности, несла солнечный свет в темные уголки его сердца. Ларкен закрыл глаза и попытался снова, уже в который раз за многие месяцы, может быть, годы, стереть из памяти кошмары, оставшиеся за время службы. События и поступки, которые он так глубоко загнал внутрь себя, что боялся, как бы однажды они не вырвались на свободу и не начали править его рассудком.
Тюрьма в Париже. Зловоние камер. Испуганные, отчаявшиеся лица людей внутри них. Осознание того, что он может спасти только одного из них.
Выражение лица толстого испанца – того, кто продавал французам английские секреты – как раз перед тем, как он умер.
Страшная находка в Лионе – его связная оказалась мертва. Ей перерезали горло – и только этот момент оказался милосердным в обстоятельствах ее смерти; ее одежда была в лохмотьях, а кровь размазана повсюду.
Лицо Дэша, его выражение, когда он осознает, что ты нашел его, и не как друг, но как неумолимый и последний противник…