Признания в любви кровью написаны
Шрифт:
— Поподробнее объяснишь? — и она в ответ вперила в него взгляд.
Секунду спустя он проиграл ей в гляделки, заморгав, но не отстранился.
— Расскажи мне о том, как тебя похитят. Расскажешь — я помогу тебе в исполнении твоего плана. Независимо от того, что ты там увидела. Обещаю.
— Чего ты вдруг больше не против моего плана?
— Я вылечился и могу помочь, — его губы дрогнули в улыбке, а глаза заблестели. — А ещё мне грозит смерть, что я буду тебе помогать, что нет. А так, может, я хоть тебя смогу защитить.
— Меня не надо защищать.
— Мне всё равно, — отрезал
Воспоминания вернулись безболезненно, но быстро. Отчётливые, неотличимые от яви, запечатлённой на видеокамеру, но опьяняющие. Пред глазами вспыхнули яркие картинки, а в душе её выплаканное в шесть лет после убийства скорпиона чёрное сердечко зародилось заново. Оно явилось ещё, когда она спала, но долго не хотело прийти в реальность. В этом крохотном органе таилась ёмкость. Крохотная, но достаточная для одного человека.
Чёрное сердечко пустило корни ещё тогда, в мастерской Ксавье, когда он и его мысли показались вдруг такими знакомыми, как собственные. Но почти успело сгнить, стать вкусным кормом для червей, так и не закрепившись в облике хотя бы хлипкого ростка. Если бы не кома. Бесконечность, проведённая в одиночестве, где единственными занятиями были игра на виолончели и прогулки по пустынным, искажённым помещениям Невермора, что-то переворошила в душе.
Её никогда так не радовали появления людей, как когда Ксавье дважды нарушил её одиночество. И с ним она ощущала себя хорошо. Почти так же, как с дядей Фестером, когда тот возвращался из странствий, принося из них много интересных подарков. От смертоносных растений, в основном для мамы, до египетских мумий или любопытных препаратов, то с поражёнными болезнями органами, то с младенцами-уродцами.
Рядом с ним ей во сне хотелось улыбаться. Не ухмыляться, не выдавливать из себя убийственный оскал, а по-настоящему. Что-то отличало Ксавье Торпа от других людей… и после долгого пребывания наедине со своими мыслями Уэнсдей видела это как никогда отчётливо. И дело вовсе не в том, что экстрасенсорная связь позволила им увидеться во сне, а в чём-то более обычном, человеческом. Возможно, всё дело в творчестве. А может, в чём-то другом. Или это обычные симптомы лишения ума… а даже если и так — неважно.
Чёрное сердечко проросло, возродилось из пепла, создав там место для Ксавье Торпа. Оно выросло мгновенно — когда во сне она увидела его в первый раз и приняла за плод своей фантазии. Её тогда удивило, что воображение могло нарисовать ей оживших мертвецов или чудовищ, да даже любого другого человека, но пришёл именно Ксавье и стал её целовать.
Она едва не вырвала цветок своего чёрного сердца с корнем, когда поняла, что видела настоящего парня, однако что-то её остановило… и своевольное растение укрепилось в её душе сильнее. Ксавье Торп ничего не требовал от неё, ничего не хотел, терпел её такой, какой она являлась… не ждал за это ни благодарностей, ни вечной преданности, ни чего-то другого. Даже во сне, когда думал, что она лишь плод его воображения, не стал опускаться до обычных звериных инстинктов и использовать её для секса.
За это захотеть его могла уже она. Во всех смыслах, что человечество вложило в это слово.
А потом его
— Я вспомнила.
— Что?.. — кажется, он её не понял.
— Это, — и не стала томить: прильнула к его губам мгновенно.
Сначала он оторопел, никак не отвечая на её проявление чувств к нему. Но ещё секунда — и его тёплые ладони коснулись её щеки и шеи, осторожно притягивая к себе. Почему-то нежности со стороны Ксавье её не раздражали. Они ненавязчивые. А касаться сухих и покрытых трещинами после болезни губ — приятно. Они ей напомнили листы смятого пергамента.
Он от неё отстранился, но рук не убрал.
— Ты правда не помнила?.. — ещё никогда она не видела, чтоб его глаза так блестели, даже во сне.
Кажется, это чувство, что заставляло его глаза сиять ярче ламп в операционной, наименовали счастьем.
— Да, — конечно, она не улыбнулась ему.
Но Ксавье широко улыбнулся за них двоих.
И поспешил поцеловать во второй раз, уже скользнув разгорячившимися пальцами с её щеки к затылку, взъерошив волосы. Теперь, не во сне, она ощущала все изменения, что происходили с его телом от поцелуев. Чувствовала, как кожа раскаляется, отчётливо слышала быстрые удары сердца и сбитое дыхание. И руки, что касались её всё более уверенно.
Вскоре и она опустила руки на него. Пальцами левой сжала плечо, а правой обхватила гульку на его затылке — оттуда сразу стали вылетать пряди, и лишь её рука удерживала их в порядке. Когда-нибудь она научит Ксавье фиксировать причёски.
Она разомкнула поцелуй и отстранилась. Парень тотчас взглянул на неё с тревогой. Или с другой эмоцией, она не знала.
— Мне всё нравится, — заверила его Уэнсдей, отметив, что едва узнала свой собственный голос. — Но сейчас у нас не так много времени.
— Да, наверно… — согласился он и убрал от неё руки.
— Если мы выживем, займёмся сексом? — у парня дёрнулся вбок левый глаз, а челюсть безвольно опустилась.
Из приоткрытого рта донеслись неразборчивые мычания, но всё же Ксавье взял себя в руки, сглотнув.
— Знаешь, я сомневался, знаешь ли ты, что это такое, — и он засмеялся, схватившись руками за лицо.
— Я знаю о человеческой анатомии и физиологии явно больше тебя, Ксавье. И я наблюдала за совокуплениями разных животных для исследований, — объяснила она невозмутимо.
— Секс тебе тоже для исследований нужен? — с опаской уточнил парень.
— Это сопутствующий плюс.
Он засмеялся снова, но глубоко вздохнул.
— Ладно, Уэнсдей, так что, ты расскажешь хотя бы теперь о своём видении? — и он снова взял её за руку.
На этот раз это принесло видение. И, узрев его, она поняла, что обязана посвятить парня во всё. Кроме содержания последнего видения.
— Да, — ответила она сразу, как вернулась в реальность.
***
Ксавье вышел из её палаты, покачиваясь от переизбытка эмоций. Ему хотелось кричать, смеяться, плакать и прыгать от радости одновременно. Но времени на это не было.