Признания в любви кровью написаны
Шрифт:
Он затрясся, как бы противясь чарам. Хотя на самом деле ничего не ощущал, кроме холода рук, неприятно обжигающего кожу. Во время тряски, между частых морганий наблюдая за Уэнсдей, Ксавье незаметно завёл руки за спину — включил на умных часах диктофон.
Уэнсдей изумлённо округлила глаза и приоткрыла рот, но после хищно заулыбалась. И что её так удивило и обрадовало?
Парень перестал изображать сопротивление и обмяк. Нацепив маску непроницаемости и потупив глаза, он, явно по-дурацки, вылупился на Уэнсдей. Она же отпустила
— Ты ж мой хороший, — произнесла девочка не своим голосом. Но и не голосом Патрисии. — А я уже думала, этот дар воздействовать на глупые головы Торпов и Аддамсов держался на Вещи. Но я явно ослабла… представляешь, на голову твоей мамочки я уже полгода как не могу воздействовать. С самого дня, как эта чертовка Аддамс разорвала нашу связь с Вещью. А ты как был послушным мальчиком, так и остался, — Ксавье больше не держал насильно глупое лицо: его опутали лозы шока. С многочисленными острыми шипами, беспощадно врезающимися в плоть. — Но мы всё исправим, да, Ксавье? Когда ты под моим влиянием… всё так просто, — и она захохотала.
***
— Пьер, я не могу! Боже, за что! — девушка схватилась окровавленными руками за светлые косы, задыхаясь от слёз.
Он не обращал внимания на муки Гуди. Не первая и не последняя женщина, которая не переживёт роды. Главное — хотя бы один ребёнок выжил и оглушительно орал, открыв миру чернющие глаза, которые за мгновение могли стать хоть белыми. Их опыты прошли не зря. Один ребёнок не подавал признаков жизни, но зато второй точно умел менять облик. А может, малыш в будущем ещё чем-то удивит. Гуди явила в мир прекрасного монстра.
— Мне жаль, Гуди, — произнёс он умирающей в лихорадке девушке и ушёл.
Прибыв в городок, он отдал хрипящего и орущего ребёнка своей уродине-жене, но в её жёлтых и обвислых руках малыш успокоился.
— Как назовём? — спросила жена, открыв свой беззубый рот. Американский климат её за год хорошо потрепал.
— Пьер. Так же, как и меня.
— А фамилию? — спросила эта дура, качая младенца.
— Совсем сбрендила, женщина. Думаешь, я дам ему фамилию Аддамсов? Это позорище! — взревел он и вылетел из дома.
Там его уже поджидали проклятые Ришары. Пьер их ненавидел. Но за их помощь с деньгами приходилось платить. И ни разу ему не удалось обмануть этих наглых лисов.
— Что там ведьма? И ребёнок?
— Издохла, как сука. Ребёнок вместе с ней, — он состроил страдальческое лицо, упомянув о погибшем ребёнке. О его же близнеце Пьер решил умолчать. Незачем знать этим треклятым аристократам о его особом сыне.
— Ты забрал её книги?
— Подождите, друзья. Отправимся ночью, — заверил он Ришаров.
Эти сволочи кивнули.
— Кто-то украл книгу! — ругался он, когда не обнаружил в ногах у мёртвой любовницы мёртвого сына, а главная книга о создании великого помощника исчезла. — Думаю, это
— Ничего, тут ещё много других книг. Осталось только решить, как мы будем их делить, — Ришары, как обычно, коварно заулыбались. — А этого Торпа мы найдём.
Как же Пьер их ненавидел.
Одна радость — когда сын вырос, он встретился с Торпами. И неким чудесным образом, касаясь их чопорных английских шеек, обретал власть над их умами. Вот только никто из них не подсказал, где же они спрятали сокровенную книгу.
А стать одной семьёй с Торпами, чтоб обрести их Идеального Брата — невозможно. Торпы не хотели иметь с его семьёй никакого дела…
***
Ей нравилось созерцать природу Карпат. Это успокаивало. И чем выше в горы и дальше от людей — тем лучше. Там, где только птицы поют, да чистейшие ручьи задорно журчат. И где можно в одиночестве читать дневники предков, лелея надежду на то, что она, Анка Дюбуа — уроженка Румынии с французскими корнями, — наконец поставит точку в истории об Идеальном Брате. Наконец создаст то, чего не хватало её семье для обретения величия. Из-за чего её предкам пришлось бежать в горы, где их, нечистую силу, не пытались сжечь.
— Do you speak English? — разрушив её идиллию с природой, спросил сзади девичий голос, от которого за километр разило французским акцентом.
— Je parle francais {?}[я говорю по-французки], — спустя время, но всё же ответила Анка и обернулась к нахалке, что нарушила её одиночество.
Какая-то девчонка, чуть младше неё на вид, в альпинистском снаряжении и с яркими зелёными глазищами.
— Ого! Я рада найти того, кто говорит на моём родном языке {?}[допустим, что весь разговор отсюда на французском, да]! — продолжила девчонка, а её глаза засияли.
— А я-то как… — Анка покачала головой.
— Знаешь, я уже давно не общалась на французском. Редко домой приезжаю.
— От тебя разит французским акцентом, как от дохлой свиньи разложением, — процедила Анка, вперив всё внимание на свои ногти, которые во мгновение могли удлиняться и укорачиваться.
— А, острый язык и нелюдимая натура. Знаю я таких. Сама такая. Наверное, поэтому я и хочу общаться с тобой. Мы похожи, — Анка подняла взгляд и увидела, что эта незнакомка села рядом с ней.
Ничего общего Анке найти не удалось, но перечить она не стала.
— Ну и как зовут тебя? — спросила она, закатив глаза — это нечто всё равно уходить восвояси не собиралось.
— Патрисия Ришар, — и Анка поперхнулась воздухом.
— Из тех Ришаров, что сейчас где-то у Швейцарии живут?.. — она доподлинно знала имена всех потомков недругов её предков.
— О, я популярна? — Патрисия улыбнулась. — Ну а тебя как звать-то?
— Анка Дюбуа, — ляпнула тотчас она, не подумав.
— А у меня в семье всяких Дюбуа не любят, знаешь ли, — засмеялось это прерадостное недоразумение.