Признаю себя виновным...
Шрифт:
— Ты ничего не утаила? — спросил отец всё еще строгим голосом.
И тут Зайнаб бросилась плашмя на диван и так горько заплакала, что сейчас же ворвались в кабинет и мама, и тетушки, и бабушки. Сквозь плач Зайнаб слышала, как мама говорит отцу:
— Ты должен помнить, как мучительно прошло мое детство, сколько страданий вынесла я из-за школы. Меня оторвали от учения, надели на меня паранджу. Неужели же школа должна стать мучением и для нашей маленькой девочки? Я была в школе! Я хорошо поговорила с этой учительницей!..
— Ну, тогда все понятно, — сказал было папа, но мама перебила его и говорила, говорила, говорила, а папа только изредка произносил одно слово: «Послушай…» Но мама не слушала. Понять ее было невозможно, и если бы не такое настроение, Зайнаб не могла бы удержать улыбки: ну при чем тут, в самом деле, паранджа? Пусть, пусть, пусть говорит! Папа, ее любимый папочка, не может не смягчиться. Он выгонит эту противную учительницу, отнимет у нее орден, накажет…
Тут Зайнаб неожиданно для самой себя вскочила с дивана, подбежала к: отцу, обняла его за шею и быстро-быстро заговорила:
— Ну, папочка, ну, родненький, пойдем сейчас к товарищу Аминову. Он ведь добрый, он меня любит. Помнишь, как он хвалил меня, когда мы были у него в гостях и я танцевала? А сейчас я расскажу ему всё сама, также как и тебе. Он поверит, он поймет…
Папа сам понес ее на руках в кроватку, сам уложил и укрыл одеялом и долго гладил по голове… Утром он повез ее в другую школу.
А через некоторое время Зайнаб увидала в газете, в черной рамке, сообщение о смерти заслуженной учительницы Саодат Рахимовой.
«Так тебе и надо», — со злостью подумала Зайнаб и погрозила портрету пальцем. Но минуту спустя, она увидела, что на этой же странице есть большая статья. Она еще не знала тогда, что такие статьи называются некрологами. В этой статье было написано, что Саодат-бегим воспитала много передовых людей республики, что она прошла большой и тяжелый путь от батрачки до заслуженной учительницы, путь, похожий на тот, что прошел и ее отец.
Было там сказано еще и то, что Саодат-бегим была женщиной очень доброй, чуткой и внимательной, что дети — все без исключения — любили ее и уважали. Но больше всего удивилась Зайнаб, увидев, что под статьей подписались и товарищ Аминов, и Очил Кабиров, ее отец!
Как же так? Почему он хвалит ту, которая причинила ей столько зла, ту, из-за которой ей пришлось перейти в другую школу? Почему отец хвалит ее?…
Так вошло в жизнь маленькой Зайнаб первое раздумье. Но тогда она была слишком мала, чтобы задумываться очень надолго.
Глава 7.
Пришла… „Кто?“ — „Милая“. — „Когда?“ —
„Предутренней зарей“.
Спасалась от врага… „Кто враг?“ —
„Ее отец родной“.
Абульхасан Рудаки.
… Сколько Зайнаб простояла тут на темной кишлачной улице, возле дерева, погруженная в воспоминания? Пятнадцать-двадцать минут, а может быть и меньше. Конечно, за это время она могла бы уйти далеко. И вдруг она услышала знакомую мелодию. Пел слабый, но очень приятный голос. И песенка была знакомая. Песенка жаворонка — так ее прозвал Мухтар… Зайнаб просияла: ведь это же она сама поет! Мухтар включил ленту магнитофона с ее голосом, записанным еще в городе. Поняв это, Зайнаб умилилась: так вот он какой, Мухтар-джон! Значит, он ее действительно любит. Он только притворяется резким и грубым. Стоит ей уйти и он грустит, вспоминая ее…
… А в это время Анвар выходил с партсобрания. И по пути домой он тоже услышал песенку жаворонка. Снова в памяти его возникло воспоминание — одновременно приятное и неприятное, во всяком случае, тревожное. «Чей это голос? Кто это поет?..»
Но песенка вскоре прервалась, и Анвар так и не вспомнил…
…Давным-давно, когда Мухтар еще работал в школе, он пригласил на один из своих холостяцких вечеров Анвара. Вот тогда-то он и включил ленту с песенкой, напетой Зайнаб. Вот тогда-то он и сказал: «Это поет мой жаворонок». Сказал, наверное, желая похвастать. В тот вечер много пили; приятели Мухтара, приехавшие из города, рассказывали какие-то непристойные анекдоты. Анвар несколько раз порывался остановить болтливых молодых людей. Хотел строго предупредить: — «Я не позволю в моем присутствии говорить всякие пошлости!» — но деликатность и душевная мягкость воспрепятствовали этому. Все это уже давно позабыто. Мухтар от него теперь далек. И все же осадок остался.
Да, Мухтар всюду, где появлялся, оставлял свои липкие следы. Не только девушки и молодые женщины, разгадав его, радовались тому, что наконец-то порвали с ним. Юноши, да и взрослые мужчины тоже, если сами были чисты душой и честны, разобравшись в том, что представляет из себя этот человек, уходили от него со вздохам облегчения.
Не всем удавалось это безболезненно. Мухтар знал человеческие слабости, умел им потакать. Вот и сейчас он ведь не просто включил магнитофон. Нет. Он открыл окно и пустил динамик на полную мощность.
Догадывался, что Зайнаб бродит где-то здесь неподалеку и грустит, а если так, значит услышит, а услышав умилится.
Когда кончилась песенка, Мухтар немедленно выключил музыкальный ящик и побежал к своей потаенной калиточке. Так действуют охотники, поставившие приманку. Приоткрыв калитку, он оглядел улицу. К этому времени луна уже поднялась высоко — было хорошо видно. Зайнаб стояла у дерева. Мухтар хотел ее окликнуть, но тут же заметил одинокую мужскую фигуру, идущую посреди улицы в сторону Зайнаб.
Анвар! Увидев его, Мухтар притаился: «Посмотрим, посмотрим, что будет дальше…»
Вот Анвар уже возле того дерева, где стоит Зайнаб… Она вскрикивает от неожиданности… Анвар что-то говорит, она что-то отвечает…
Как ни прислушивается Мухтар, слов он различить не может. Он видит — Анвар и Зайнаб сближаются, идут рядом, проходят мимо него… Куда? Они определенно удаляются от своего дома!.. Одну только фразу, сказанную Анваром, успевает услышать Мухтар:
— Так значит, и вы тоже?! А я думал, что только я люблю…