Призрачная любовь
Шрифт:
— Вау. Нет ничего лучше, чем немного честности, чтобы завершить вечер вторника, — бормочу я, наблюдая, как его плечи опускаются, он явно не хотел причинить мне боль, но, черт возьми, он в ударе. Зачем останавливаться сейчас? — Послушай, все просто, если ответ "нет", то это "нет". Я не собираюсь держать на тебя зла за это. Я просто найду кого-нибудь другого. Но если ты не возражаешь, на сегодня с меня хватит.
Унижение пульсирует в моих венах, и я отворачиваюсь, отчаянно нуждаясь во времени, чтобы залечить свое уязвленное эго, но его рука сжимает мой локоть, притягивая меня обратно к нему. В его глазах вспыхивает отчаяние,
— Ты бы не стала.
Мои брови хмурятся в замешательстве.
— Почему, черт возьми, не стала бы? — спрашиваю я. — Я по глупости так долго берегла себя для тебя, а ты снова и снова давал понять, что я никогда не буду для тебя никем большим, чем младшей сестрой Остина. Так почему, черт возьми, я не должна пойти и трахнуться с любым мужчиной, который посмотрит в мою сторону? Мне двадцать два, Айзек, и если ты не хочешь показать мне, на что способно мое тело, то это сделает кто-нибудь другой.
— БЛЯДЬ!
Он резко разворачивается, прижимая руки к вискам, ему явно нужно время, чтобы обрести самообладание, и, судя по тому, как поднимаются и опускаются его плечи, ему нужны глубокие вдохи, чтобы сохранить контроль.
Он… ревнует меня к другому мужчине? Что за чертовщина?
Когда он оборачивается, его взгляд наполнен странной смесью огня и беспокойства.
— Если, и это большое "если", я соглашусь сделать это, это не может происходить здесь или у меня дома. Только в клубе. Учитель. Ученик, — говорит он, указывая на себя, а затем на меня. — Вот и все. Больше ничего. Никаких постелей. Никаких поцелуев. Только секс. Это строго профессиональные отношения. Эмоции не обсуждаются. Они даже не попадают в гребаный чат.
— Это все, о чем я прошу, — говорю я, чувствуя, как в моей груди зарождается надежда.
— Остин никогда не должен узнать.
Я киваю, мне не нужно озвучивать свой ответ. Он знает, что мы на одной волне относительно моего брата. Остин не должен узнать об этом, даже если все так далеко зайдет.
— Черт возьми, Аспен, — говорит Айзек, его руки сжимаются в кулаки, когда он теряет контроль. — Мне нужно подумать об этом.
— Хорошо. Это справедливо.
Он стискивает челюсти, направляясь к моей входной двери, но останавливается, когда тянется к ручке.
— Ты даже не посмотришь на другого мужчину, пока не услышишь мой ответ. Это понятно?
Я киваю, и с этими словами он исчезает за дверью, оставляя меня с новой надеждой и сердцем, которое уже не так разбито.
17
АЙЗЕК
Это гребаное безумие.
Когда я ввалился в дверь ее квартиры, я был готов ко всему, что она могла в меня бросить. Я был готов встать на колени и просить у нее прощения. Но она преподнесла мне чертовски крутой сюрприз.
Научи меня.
ЧЕРТ!
Эти слова крутились у меня в голове два долгих дня, и даже сейчас, лежа в постели одиноким вечером в четверг, я не могу перестать думать об этом. Что бы я ни сделал, мне крышка.
Как она могла попросить меня об этом? Но тогда какого хрена я не сказал ей «нет»? Почему я не отказал ей в тот момент, когда она снова
Черт возьми. Посмотрите на меня, я притворяюсь, что не знаю, почему не сказал ей «нет». Я точно знаю, почему. Потому что быть внутри нее — это как проснуться в раю. Ее тело, обхватывающее мое, было самым сладким приливом экстаза, а когда она кончила на мои пальцы… Я никогда не испытывал ничего подобного. Я просто ненавижу, что это должна быть она. Почему я не могу найти такую физическую совместимость ни с кем другим? Почему это должна быть младшая сестра моего лучшего друга?
Связываться с ней еще больше, чем у уже — ошибка, чертовски колоссальная, но что я должен делать?
Научи меня.
Боже, я так сильно этого хочу. Я хочу, чтобы она была в моей личной комнате в “Vixen”. Я хочу показать ей, на что именно она способна, и исследовать все ее границы. Я хочу знать, как быстро я могу заставить ее кончить, насколько сильно, насколько интенсивно, но я также умираю от желания увидеть, как долго она сможет продержаться. Любит ли она грубый или медленный секс, какие у нее есть фетиши и насколько громко она может кричать.
Но я не могу допустить, чтобы она влюбилась в меня… по крайней мере, больше, чем уже влюбилась. Одно дело, когда она думает, что трахается с незнакомцем, но когда она смотрит мне прямо в глаза, когда кончает, когда прижимается ко мне, когда я толкаюсь в нее… это совсем другое. Аспен даже поинтересовалась, не рискую ли я влюбиться в нее, и я ненавижу, насколько прямолинейным был мой ответ. То, как ее лицо исказилось от боли… блядь. Какой же я мудак. Она заслуживает гораздо лучшего, чем то дерьмо, которое я могу ей предложить, и чем скорее она это поймет, тем лучше.
Я пошел к ней домой, чтобы попытаться наладить отношения, но вместо этого я только напомнил себе, почему я вообще недостоин ее любви, хотя я никогда не давал ей шанса предложить ее раньше.
Я не подпускаю женщин к себе настолько близко, чтобы они полюбили меня, и, черт возьми, я чертовски уверен, что никогда никого не любил в ответ. Какой в этом смысл? Даже мои биологические родители не смогли полюбить меня. Женщина, которая произвела меня на свет, должна была любить меня без вопросов, а она выбросила меня, как будто я был не более чем бешеным животным, и это дерьмо оставило зияющие шрамы — с которыми я никогда не мог смириться — и из-за этого я узнал, что, возможно, некоторые люди просто не способны влюбиться или даже принять любовь, когда ее бросают прямо в лицо.
Это я. Я сломлен.
Конечно, я могу трахаться и показывать женщине прекрасное времяпрепровождение, но это все, на что я способен. Как только я получаю хотя бы намек на то, что кто-то начинает что-то чувствовать ко мне, я завязываю с этим. Черт, я даже никогда не целовал женщин. Это слишком, блядь, личное. Именно поэтому я должен держать Аспен на расстоянии вытянутой руки.
Она настаивала, что не может любить меня после того, что я сделал, и, если бы она была кем-то другим, я бы ей поверил, но это Аспен. Она прошла через все, видела меня в худшем состоянии, и никакая хуйня ее не остановила. С другой стороны, я никогда не причинял ей такой боли, не предавал ее доверие и не пользовался ею.