Призрачно все...
Шрифт:
— Какие проекты? — недоуменно икнул «москвич».
— Я имею в виду наш «Маркиз» и коварный замысел Ворзонина имплантировать тебе в мозг реальность 1984 года. Им двигало, насколько я разобрался, два жгучих желания. Первое — чисто научное, амбициозное. Ты лежал в клинике под электродами и камерами, все твои показатели тщательно регистрировались, и прежде всего — энцефалограмма. Сам факт свершившегося, который ты бы впоследствии подтвердил, — сделал бы его гением на века. И второе — субъективное, понятное, человеческое, — дискредитировать в твоих
Услышав знакомое имя, уцелевший в катастрофе косметолог встрепенулся:
— Зачем это ему?
— Насколько я разобрался в ситуации, он давно и безнадежно влюблен в Ольгу, твою супругу. И первоначально им руководило огромное желание угодить ей. Очень благородный порыв, признаюсь. Твое увлечение Жанет ни для кого секретом не было. Как спровоцировать твое разочарование в ней? Вернее, в ее прошлом? Правильно: вложить тебе в подкорку преступление, характеризующее ее резко с отрицательной стороны. Но желаемого результата он так и не добился, несмотря на все ухищрения.
— Сволочь! — попытался изобразить злобу на чужом лице Изместьев. — Его уничтожить мало! Одноклассник, называется.
— Положа руку на сердце, признаемся, что он в данном желании не большая сволочь, чем… ты. Вспомни, на что ты подписался, прыгая якобы вниз головой? Ты фактически приговорил семью… свою, заметь, не чужую! Савелия ты этим поступком фактически стер из действительности. Нет, как раз в данном желании я Ворзонина понимаю. Он руководствовался высшими соображениями.
Клойтцер замолчал, видя направляющегося к ним официанта. Листая предложенное меню, он не переставал теребить усы.
— Не знаю, как ты, Аркадий Ильич, — бросил он короткий взгляд на притихшего «коллегу», — а лично я здорово проголодался. Что закажем?
— На что хватит денег, — Изместьев пошевелил чужими бровями.
— Ну и скряги же эти москвичи, — подмигнул безучастно застывшему официанту «психотерапевт». — Будьте добры, солянку по-испански, тушеное мясное ассорти, картофель не забудьте нафаршировать зеленым луком и… бутылку шампанского, пожалуйста.
Когда официант с поклоном удалился, заказчик продолжил:
— Проекты бы не пересеклись, если бы не твое горячее желание навсегда «улететь» в прошлое, если бы не творческий кризис Кедрача, если бы не диабет, который мы в будущем недооценили… Видишь, сколько «если бы»! Именно благодаря этим «если бы»… Именно!
— О каком еще «кризисе Кедрача» вы заикнулись? — замотал чужой головой Изместьев. — При чем здесь Егорка?
— Театрал с самого начала был в проекте. Все, что с тобой бы случилось в прошлом, должен был придумать Кедрач. Сценарий «имплантации» писал он. Но ничего вразумительного придумать не мог, как ни старался. Но об этом мы узнали слишком поздно. Непростительно поздно!
— Ничего не понимаю. Нельзя ли поподробней?
— Можно, только надо все по порядку, — проглотил слюну Клойтцер. — Не торопи меня! Итак, я улетел из вашего времени в полной уверенности, что ты прыгнешь, эрмикт-бластеры тебя переместят
— Минуточку! С помощью Люси? — Изместьев схватил собеседника за рукав. — Как это — перехватил? Я отлично помню, как вышел на балкон, как прыгнул…
— Ты прыгнул виртуально, — психотерапевт прикрыл на секунду глаза. — Прыжок в подробностях был вмонтирован тебе в подсознание. Заслуга Ворзонина в том, что тобой все воспринималось как продолжение «одно — другого». Жизнь не остановилась, не споткнулась.
Не сказав ни слова, Изместьев уронил чужую голову на чужие руки. Клойтцер—Ворзонин с улыбкой похлопал его по плечу и продолжил:
— Прыгни ты в реальности, что бы досталось этому Самоделкину? Или промедли он пару дней… Но — не будем опережать события. Итак, сразу после моего возвращения в будущее он тебя перехватил. Вынул из реальности, как предохранитель из схемы. Ты в клинике благополучно уснул, не без его помощи. Тотчас началась имплантация.
— Вот гад! Кто ему разрешил? Кто позволил?!
— Для тебя все происходило реально. И однократно, подчеркиваю! Мы ничего не знали о замыслах Ворзонина, а он — не знал о наших. К тому же, вернувшись к себе в 2049-й год, я был практически арестован и отстранен от проекта, так как ничего не получилось: проститутка сделала аборт по наущению психотерапевта. Гений не родился! Слава богу, я успел ввести в память эрмикт-бластеров дату твоего отлета — то есть «on», а финиш — «off» — не успел.
— Если я все понял правильно, — «косметолог Фаревский» начал усиленно мозолить виски указательными пальцами. — Я с одинаковым успехом мог улететь как в эпоху Ренессанса, так и Возрождения. Мог умереть от сифилиса, туберкулеза или проказы? Вы меня выкинули на фиг!
— Откуда нам было знать точные даты клинических смертей в средние века?! Разве тогда были успешные реанимации? Что за глупости иногда приходится слышать из уст докторов со стажем! В память бластера введены относительно близкие даты. Введя дату «on», я был уверен, что бластер «привяжет» тебя все равно к какому-нибудь телу с удачной последующей реанимацией. Это — дело автоматики, он не выбросит тебя просто так в эрмикт-пространство. Я должен был тебя спасти, иначе бы ты просто разбился! Клиническую смерть Акулины Доскиной компьютер бластера выбрал автоматически!
— Спасибо, Карл Клойтцерович! — «Фаревский» встал и картинно поклонился чуть не до паркетного пола. — Я в вечном долгу перед вами и господином Ворзониным.
— К чему сия помпезность? В том, что Ворзонин нам напакостил, — не обращая никакого внимания на поклон, продолжил пришелец, — и ты виноват. Именно ты «пристегнул» психотерапевта к проекту. Ему, по сути, наплевать на будущее, ему важнее собственные успехи в настоящем. Без него проститутка не сделала бы аборт.