Призрачно все...
Шрифт:
Да. Подсматривать нехорошо. И в восьмидесятые еще не было белья от Диора или…. Армани. А если оно и было, то не у десятиклассницы-пермячки, девочки из многодетной семьи, дочери обыкновенного советского ученого.
Но юность тем и прекрасна, что не нуждается в громких лейблах, именах и фирменных знаках. И без того Жанна была обжигающе соблазнительна в обыкновенной шелковой комбинации! Не испорченная банковским бизнесом, лишенная скептицизма, снисходительности и прочей возрастной шушеры, она была очаровательна.
Как непорочно она посапывала в своем алькове под названием раскладушка! Как заворожено слушала
Он обязательно исправит свою ошибку. В лепешку расшибется, но исправит. Она станет его супругой! Дело даже не в том, что Аленевская в будущем — банкирша. Он действительно влюблен в нее. Он… не может без нее прожить и нескольких минут. Его не смущает огромная семья Жанны. Два брата, сестра, бабушка с дедом, участником войны. Примерно раз в день дед пускался в воспоминания, заставляя внуков и внучек выслушивать его рассказы до конца. И очень обижался, если сталкивался с невнимательностью.
Почему раньше, в далекой юности будущий доктор ничего не знал про семью девушки? Почему ни разу не был у нее дома? Может, именно поэтому сейчас не может ею надышаться… Хотя, какое к черту дыхание у призрака?!
Увы, он по-прежнему не оставлял следов на снегу, передвигаясь исключительно с помощью мысли. Скорость при этом была сопоставима со световой.
Но зачем ему такие скорости, если он никак не может повлиять на реальность? Если он не может даже поймать спичку, брошенную курильщиком в урну! Ну и что, что он за эту пару недель повидал больше, нежели за всю предыдущую мирскую жизнь? Какой в этом смысл?
Раз или два на призрака вдруг подобно наваждению наваливался страх: он нарушил своим появлением ход событий, сам того не ведая. Возможно, сейчас, в далеком будущем творится такое… Масштабы того, что он напортачил, призрак представить не мог. Но отчетливо понимал, что единственная возможность все исправить — это выиграть борьбу за место в собственном теле. В новогоднюю ночь.
Он будет рядом, у него появится прекрасная возможность уловить все с точностью до секунды.
И Клойтцер промахнется! Пролетит, как вальдшнеп над Курилами. И тогда… Впрочем, раньше времени мечтать о том, что будет после «заселения» им собственной территории, не стоило. Время все должно было расставить на свои места. Оно покажет, кому суждено быть «в теле», а кому — бесплотным призраком.
Он научился отличать ангелов от людей. Дело даже не в том, что люди были подвержены силам земного тяготения, то и дело преодолевали какие-то препятствия в виде бордюров, сугробов, лестниц… Главное отличие заключалось в том, что люди с окружающим контрастировали,а призраки — сливались.
Двигаясь импульсивно, спонтанно, Изместьев частенько пересекался с себе подобными. Они ничуть не мешали друг другу. Как это ни странно, у всех были какие-то дела, все спешили…
В основном бесплотные личности «толпились» у роддомов, витали над больницами и кучковались на кладбищах. Если «очереди» призраков возле родильных отделений были вполне объяснимы, то кладбищенские «тусовки» вызывали у доктора удивление.
В основном это были души
Вообще, мир с точки зрения ангела был совершенно не похож на тот, который доктор видел когда-то человеческими глазами, ощущал кожей. Благодаря отсутствию барьеров, ангел мог лицезреть более полную картину, наблюдать «фасад» и «изнанку» одновременно. По всей вероятности, это воздавалось ему за невозможность повлиять на ход событий. Это была настоящая пытка.
Зависнув один раз, как и многие, над родильным отделением городской больницы, доктор увидел странного «дымчатого» призрака. Он хохотал над теми, кто стремился «занять» тела новорожденных.
— И среди привидений встречаются идиоты! — заключил он, вертя пальцем у виска. — Что вы делаете? Зачем такой хомут на шею?
— Почему же они идиоты? — встал доктор на защиту невинных. — Что осудительного в том, что души стремятся обрести своих хозяев? Это как оборот воды в природе, помните из природоведения?
— В этом я как раз не вижу ничего плохого, — «дымчатый» закружил вокруг Изместьева, как шмель вокруг цветка. — Но зачем же здесь-то, в Перми? Разве мало роддомов в Лондоне, Риме, Стокгольме, Сиднее или Сан-Франциско?
— Так-с, — прервал его Изместьев. — В партии вы состояли при жизни? Решения съездов конспектировали?
— Я вообще всю жизнь проработал инструктором Горкома, — обиженно пробубнил «дымчатый», ничуть не смутившись. — Потому и бегу отседа. Вы не забыли, что мы призраки? А значит, пользуемся огромным преимуществом выбора. Если вас смущает языковой барьер, то вас обучат… А родиться сейчас в Швейцарии, к примеру, проще пареной репы. Почему бы не воспользоваться возможностью?!
— Так уж и проще? — недоверчиво посмотрел Изместьев на «дымчатого». — Думаете, там конкуренции меньше?
— Конкуренция есть, конечно, — пропел тот, зависнув сверху. — Но с нашей чисто русской нахрапистостью мы раскидаем там всех. Ну, что, полетели? Предлагаю Австралию. Совершенно экологически чистый материк. Проживем хоть по паре жизней… Для разнообразия.
— Нет, — вздохнул доктор. — Есть такое понятие, как «родина».
Когда «дымчатый», повертев в сотый раз пальцем у виска, исчез за горизонтом, доктор подумал: «А, может, и правда, бросить всю эту канитель с банкиршей и шампанским. Махнуть куда-нибудь в Европу. И — гори все тут синим пламенем».
Но тотчас поймал себя на том, что другая жизнь его не привлекает, острота не та. Он хотел бы жить именно здесь, в этой неустроенности и безалаберности. Так уж он был устроен.
Был случай, когда доктор эффектно вмешался. Единственный и неповторимый. Произошло это на перекрестке улиц Маршала Рыбалко и Шишкина. Предновогодняя суета, веселье, смех не мешали доктору сосредоточенно покоиться на бордюре под колесами стоящего самосвала.
Надо признать, Изместьев находил в этом особое удовольствие. Став призраком, он обнаружил в себе мазохистские черты: когда сквозь тебя проезжают фургоны и поезда, проходят люди и животные, пролетают самолеты, — кайф был непередаваем. Именно поэтому призрак так полюбил состояния «слитности», когда ему приходилось быть единым целым, скажем, с гранитными плитами или бамперами автомобилей.