Призрачно все...
Шрифт:
А чего думать? Облажался ты, док, по полной. Забудь о возвращении, о семье, о медицине. Все сотри из памяти, ничего тебе больше не пригодится. Ты обречен вечно витать по белу свету.
Жанна смотрит на часы, поднимается из-за стола. Ей пора домой. Аркадий младший идет ее провожать, они обнимаются в прихожей. Все как по маслу. Только тебе, доктор, нечего разевать рот на чужой каравай. Ты промахнулся, второго такого шанса не будет!
Неожиданно раздается звонок, отец Аркадия выходит из-за стола, направляется в прихожую. На пороге — Дед Мороз в красной шубе и почему-то в очках,
— Поздновато поздравляете, товарищ, — смеясь, упрекает пришедшего хозяйка квартиры, не представляя, насколько копирует героиню еще не снятого фильма «Москва слезам не верит» Людмилу в исполнении Ирины Муравьевой, бросившую нечто подобное Смоктуновскому…
Водрузив очки на веснушчатый нос, Дед Мороз что-то начал говорить про бой курантов и новый отсчет времени, но его, похоже, никто не слушал: на часах к тому времени было уже без десяти двенадцать.
Призрак искренне думал, что поздравлять по телевидению советских людей с праздником будет генсек Черненко, но этого не произошло. Вместо него «почетную обязанность» выполнил диктор Игорь Кирилов. Пожелал счастья, здоровья и успехов в строительстве коммунизма.
Приняв бутылку от отца Аркадия, Стефан начал невозмутимо сдирать фольгу с горлышка, раскручивать проволоку. Осталась всего минута, уже звякали фужеры…
Стефану даже в голову не придет направить выстрел Аркадию в глаз. Он нормальный, он не подозревает, что может быть иначе, что под потолком томится и ждет своей очереди гость из будущего…
За мгновенье до выстрела взгляды призрака и Деда Мороза встретились. Призрак едва не приземлился в салат «оливье» от неожиданности: на долю секунды ему показалось, что его увидели. На долю секунды.
Куранты начали бить, пробка вылетела из бутылки, угодив прямо в очки Деда Мороза, которые тотчас разбились вдребезги.
Все начали извиняться, кто-то захохотал, хозяйка сбегала на кухню за аптечкой. Дедушка шатался, но все же держался на ногах. Утирая кровь со лба, быстро собрал с пола разбитое стекло и ретировался.
В этот момент шипучая жидкость ринулась в фужеры.
— С Новым годом!
— С новым счастьем!
— Да здравствует Коммунистическая Партия Советского Союза!
Все чокались, поздравляли друг друга.
Начинался новый, 1985-й, перестроечный год.
Впереди маячило столько всего, что человеческий мозг, знай он заранее, что выпадет на его пути, растворился бы и растекся по сосудам, оставив черепную коробку пустой. Но у людей, что сейчас хохотали и закусывали за новогодним столом, не было дара предвидения. А если бы и был, то шансов «проскочить» предстоящие годы «транзитом» — уж точно никаких. Им предстояло это прожить,растранжирив нервы, здоровье и, в конечном итоге, приличный кусок своей единственной жизни.
Будущее неотвратимо надвигалось, прояснялось в тающей призрачной дымке за окном.
Несколько минут спустя призрак летел над опустевшим городом, пытаясь смириться с мыслью, что последняя возможность упущена. На улицах играли гармошки, звучали песни, тут и там танцевали, сверкали огнем елки…
Кто-то изменил реальность, внес коррективы. Словно в траве лежал туго набитый кошелек, к которому была привязана незаметная ниточка. Изместьев нагнулся, а кто-то дернул. Из кустов раздался оглушительный смех. Кто-то открыл шампанское…
И тут призрак вспомнил про разбитые очки Деда Мороза и про его взгляд за мгновенье до этого. Случайно пробка в лицо не попадает второй раз!!! В этом что-то было, но он, Изместьев, не заметил! Недооценил! Он думал о другом в тот момент!
Призрак ринулся назад, на поиски Деда Мороза с окровавленным лицом. Приемные отделения больниц, травмпункты…
Улицы, закоулки, подъезды, скверы — все напрасно. Дедушка словно провалился сквозь землю. Но и там, под землей, дедушки не было. Призрак его непременно нашел бы и там. Если бы он там был…
Все, доктор. Теперь уже точно — все! Глобальный облом.
Знаки
Ночь, проведенная в токсикологическом отделении, — не самое лучшее время в жизни. Лишь под утро, когда состояние Савелия как-то удалось стабилизировать, оставив Ольгу у кровати сына, Ворзонин поехал к себе в клинику. По дороге в голову лезли самые дикие, какие только можно было представить, мысли.
Он вмешался во что-то тайное, куда простым смертным вход запрещен. И ему был нанесен ответный удар из закулисья. Те, кто наносил этот удар, не удосужились объяснить, во что он вмешался (заметьте, не специально, по ошибке, недоразумению), и как из этого всего ему теперь выпутываться. Куда исчез пациент из палаты реанимации? Что случилось с Мариной Гачеговой во время сеанса? Куда она улетела?
С надеждами, которые он возлагал на нейро-лингвистическое программирование, придется расстаться? Но подобной методикой владеют десятки психотерапевтов, целый Институт Мозга проводит опыты, и — ничего. Правда, насколько ему известно, никто еще не пробовал манипулировать с виртуально-ассоциированной памятью… Кроме него, Ворзонина… То, что он сотворил с мозгом своего одноклассника, никому в голову пока не приходило.
Неужто первый блин комом?
Неужто с репутацией придется расстаться? С лицензией, скорее всего, тоже. Как дальше жить? Он ничего другого делать не умеет! Да и есть ли смысл переучиваться в сорок лет? Другого ему не надо. Хотя, нет, кривить душой не стоит. Ему нужна Ольга. Последняя неделя окончательно убедила Павла в том, что без этой женщины он не сможет дальше жить. В этом смешно признаться, но он завидует Аркадию — однокласснику, поскольку он какой-никакой, а все-таки муж ее. Муж самой лучшей женщины на свете. И, увы, не ценит этого.
Ворзонин вырулил на улицу Давыдова, проехал несколько кварталов и вынужден был остановиться. На стоянке возле его клиники были припаркованы два милицейских «уазика». Толпа народа, в которой явно просматривались люди в милицейской форме, что-то оживленно обсуждали возле входа в его клинику. Этого еще не хватало!
Оставив машину метрах в пятидесяти от скопившегося народа, Павел медленно побрел по направлению к клинике. Что ему оставалось делать? Не скрываться же, как нашкодившему пионеру, в самом деле.