Призрачно всё
Шрифт:
Вкуса еды я почти не ощутил, слишком велико было напряжение. Поковырялся вилкой в тарелке и, заметив, что на меня больше не обращают внимания, начал незаметно разглядывать соседей.
Рядом с Мариной сидела сухощавая чопорная старуха с неприятным высокомерным выражением на худом, натянутом, словно маска лице. Ее волосы были зачесаны назад, отчего лоб казался невероятно высоким. Глаза прятались в глубоких впадинах, их трудно было видеть, но от них явственно исходили холод, неприязнь и презрение ко всему. Едва коснувшись старуху взглядом, я вздрогнул и отвернулся.
— Теща! — шепнул мне на ухо Влад. — Уважаемая Наталья Владимировна…
Уважения в его голосе я не почувствовал.
— Рядом с ней лечащий врач жены, — продолжал просвещать Влад. — Подруга Маринки — Тоня, симпатичная зараза, будь с ней осторожен, баба голодная, обкрутит в два счета. Мужик, рядом с тобой, точно даже не знаю, кто. Прижился…
Теща, заметила, что мы перешептываемся, сверкнула взглядом, и Влад замолчал.
Атмосфера еще та, весело, как на похоронах. Я не увидел ни одного приветливого лица, ни одной дружественной улыбки. Все сидели чопорные, серьезные, одетые безукоризненно, по-деловому. Сосредоточенно ковырялись в тарелках ножами и вилками, словно выполняли непосильно тяжелую работу. И напряжение было настолько тягостным и ощутимым, словно бы материальным.
Источник его я определил сразу. Тон задавала сидящая напротив меня женщина, не уверен, подходит ли ей такое определение, ничего женственного в чертах «уважаемой» тещи Влада я отыскать не мог. Каждый из присутствующих время от времени бросал на нее опасливый взгляд и тут же, словно обжегшись, отводил глаза. Она же языческим божком возвышалась над столом: холодная, неприступная, властная. Одетая в строгую идеально белую блузку со стоячим воротником, застегнутым под горло настолько тесно, что ей, наверное, трудно было дышать. Белизна блузки не вносила ничего светлого в облик Натальи Владимировны. Наоборот, как бы подчеркивала смоляную черноту волос (ни единого седого волоска, возможно, благодаря красителям) и навевала мысли о беспросветной тьме.
Дочь ее, супруга Влада, по сравнению с матерью, выглядела бледной и невыразительной. Она как бы смазывалась, растворялась, ничем не выделяясь из интерьера, не задерживала на себе взгляда. А если специально сконцентрировать на ней внимание, то, прежде всего, бросалась в глаза болезненная бледность. Уже потом можно было различить тонкие губы, капризной избалованной девицы. И больше — ничего. Первая мысль, пришедшая мне в голову, что она похожа на дохлую рыбу. Я устыдился сравнения, но, тем не менее, оно мне казалось точным. Одежда Марина была так же невыразительна. Светлое с желтовато-серым отливом, платье сливалось с цветом лица и такой же неопределенной расцветки волосами. Ничего живого, яркого.
По сравнению с тещей и женой Влад выглядел вызывающе бодрым и здоровым. Да и гости принадлежали к иной категории. За столом они вынуждены были подавлять свою истинную сущность, дабы не прогневить хозяйку.
— Что за цирк? — вопрос не совсем корректный, но Влад не обиделся. Махнул рукой, мол, ну его…
Гости медленно выползали из чрева столовой. В гостиной никто не задерживался, никто на нас не обращал внимания.
— Гадюшник еще тот.
— И так каждый день?
— Слава Богу, нет, — Влад даже руку дернул, чтобы перекреститься, но тут же смущенно опустил ее. — Не поверишь, Славик, но вся эта комедия придумана ради тебя. Чтобы, так сказать, познакомиться ближе.
— Хорошенькое знакомство, — проворчал я.
За спиной послышался скрип, я обернулся. Девушка в белом халате выкатила из столовой инвалидное кресло. Теперь мне стала понятна болезненная бледность Марины.
— Что с ней? — спросил у Влада.
— Уже год не встает. Авария, — неохотно объяснил тот.
Сиделка подкатила кресло к нам, мы смущенно умолкли.
— Мне приятно с вами познакомиться, — сказала Марина. Ее голос был тихим и слабым. — Я люблю читать, — тоненькие губы разомкнулись в подобии улыбки. — Вы зайдете ко мне? У меня так мало развлечений.
— Обязательно! — пообещал я.
А что я мог еще сказать?
Марина протянула руку. Я робко пожал ее, ощутив холод, словно дотронулся до чего-то неживого.
Марина снова попыталась улыбнуться, затем кивнула сиделке и та покатила коляску дальше.
— Вот так и живем… — вздохнул Влад.
— Да, дружище…
Я не знал, что сказать, как его успокоить. И была ли в этом необходимость? То, что меня поразило и шокировало, для него было привычным и повседневным.
— У меня в комнате завалялась бутылочка… — я взял Влада за локоть и потянул к лестнице.
— Да у меня этого добра… Впрочем, — он покорно сделал несколько шагов, но потом остановился.
— Слушай, — сказал, — пойдем на кухню, что-то перехватим, желудок от голода сводит.
Комната, в которую привел меня Влад, никоим образом не была приспособлена для приготовления еды. Ни плиты, ни кухонной утвари, ни мойки, ни разделочных столов, как и прочих необходимых атрибутов, я не увидел. Если здесь и готовили пищу, то за закрытой дверью в торце помещения. Мы же оказались в подобии маленького уютного кафе с барной стойкой из темного дерева, низким столиком, по обе стороны которого расположились мягкие диванчики, высоким, до потолка, стеклянным шкафом, заставленным разнокалиберными бутылками, холодильником с прохладительными напитками и кофейным аппаратом, под прозрачной крышкой которого высилась горка коричневых зерен.
К сожалению, уединиться не удалось. Свято место пусто не бывает. В мягком кресле возле низенького столика утопал, от чего видна была только поблескивающая плешью макушка, некто из присутствующих на завтраке. Тот самый, имя которого Влад не вспомнил, и охарактеризовал кратко и емко: прижился…
Приживалец, которого из-за его мелких размеров мы не сразу заметили, засуетился, заерзался, чем, собственно, и выдал свое присутствие. Судя по всему, до нашего прихода он чувствовал себя комфортно. В пепельнице дымилась сигарета, рядом — бокал, до половины наполненный жидкостью янтарного цвета.
— Кхм-Кхм… — глубокомысленно произнес Влад, одарив анонимного алкоголика недвусмысленным взглядом.
Отреагировал тот неординарно, не так, как следовало ожидать. Стушевавшись в первое мгновение, быстро овладел собой. Его лицо растянулось в подобии вежливой улыбки, сквозь которую проскальзывало неудовольствие. Еще бы, его отвлекли от важного занятия. Не знаю, кем себя мнил лысоватый недомерок, но осознание собственной значимости было развито у него непомерно. Если бы я не знал настоящего расклада, не усомнился бы, что он в доме главный.