Призрачный маяк
Шрифт:
Майя бросилась ей в объятия, как делала каждый день, когда ее забирали из садика. Обняв и поцеловав маму, она потянулась к младенцам в коляске.
— Как она любит братиков, — сказала Эва, отмечая в списке детей, за которыми пришли родители.
— Любит. Но не всегда хочет делиться, — отозвалась Эрика.
— Ничего удивительного. Дети по-разному реагируют на появление нового ребенка в семье, ведь с ним нужно делить внимание родителей… — Эва склонилась над коляской, разглядывая близнецов. — Я понимаю. Так что Майя ведет себя на удивление хорошо. Как они спят по ночам? — поинтересовалась Эва, полюлюкав младенцам, которые радостно заулыбались в ответ беззубыми ртами.
— Прекрасно. Но Майе скучно, когда они спят, и в любом случае она их будит.
— Вот оно как. Майя у нас девочка самостоятельная и энергичная.
— Можно и так сказать.
Близнецы в коляске занервничали, и Эрика огляделась по сторонам в поисках дочери, которая еще секунду назад была здесь.
— Посмотри на площадке, — Эва кивнула в нужном направлении, — там ее любимое место.
И действительно показалась Майя. Она на полной скорости съезжала с горки, и вид у нее был крайне довольный. После недолгих уговоров она встала на ступеньку коляски, и можно было идти.
— Не домой? — удивилась Майя, когда они свернули вправо, а не влево, как обычно.
— Нет, мы навестим тетю Анну и дядю Дана, — пояснила Эрика.
Ответом ей был вопль восторга.
— Играть с Лисен! И с Эммой. Без Адриана, — заявила Майя.
— А почему ты не хочешь играть с Адрианом?
— Он же мальчик.
Видимо, это все объясняло, потому что больше из Майи ничего не удалось вытянуть. Эрика вздохнула. Неужели разделение полов начинается так рано? Что можно делать, а чего нельзя? С кем можно играть, а с кем нет? Может, отчасти в этом есть вина Эрики. Она потакала желаниям дочери играть в принцессу. Все ее вещи были розовыми, девчачьими — другие она просто отказывалась носить. Может, нельзя было позволять ей самой решать такие вопросы? Эрика решила подумать об этом потом. На сейчас достаточно и того, что нужно толкать тяжелую коляску по дороге.
Она сделала паузу перед поворотом на Динглевэген, чтобы перевести дух. Вдалеке показался дом Дана и Анны, но Эрика поняла, что не рассчитала силы. Последние метры дались ей ценой нечеловеческих усилий. Наконец Эрика добралась до двери в доме сестры, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце. Когда пульс и дыхание стали равномернее, Эрика потянулась к звонку.
— Майя! — крикнула Лисен. — И малыши! — Повернувшись, она крикнула остальным: — Пришла Эрика! И Майя! И малыши! Они такие хорошенькие!
Эрика не смогла удержаться от смеха при виде такого энтузиазма. Она отошла в сторону, пропуская вперед Майю, рвущуюся в дом.
— Папа дома?
— Папа! — крикнула Лисен вместо ответа на вопрос.
Дан вышел из кухни.
— Какой приятный сюрприз! — Он подхватил Майю на руки и обнял. — Входите-входите!
Дан поставил Майю на пол, и та тут же присоединилась к остальным детям, которые, судя по звукам, смотрели детскую программу по телевизору.
— Прости, что я без звонка, — извинилась Эрика, снимая куртку. Подняв съемную коляску с младенцами, она пошла за Даном в кухню.
— Мы гостям только рады, — сказал тот. Вид у него был усталый. — Я только что приготовил кофе, — сообщил он, вопросительно глядя на Эрику.
— Тогда чего ты ждешь? — улыбнулась гостья.
Расстелив на полу покрывало, она уложила на него младенцев и присела за стол. Дан налил кофе и присоединился к Эрике. Какое-то время они сидели молча. Оба хорошо знали друг друга, и потому даже такое молчание было для них комфортным. Когда-то они с Даном встречались. Но это было так давно, что она уже и не помнила подробностей. Зато этот роман перерос в доверительную дружбу. И Эрика не могла представить лучшего мужа для своей любимой сестры.
— У меня сегодня был любопытный разговор, — начала Эрика.
— Да? — отхлебнул кофе Дан.
Он был человеком немногословным. И к тому же знал, что Эрике такой реакции достаточно, чтобы продолжать.
Она рассказала о встрече с Вивиан и о том, что та сказала об Анне.
— Мы позволили ей остаться одной. Тогда как нужно было действовать как раз наоборот.
— Я не уверен, — произнес Дан, принимаясь за кофе. — Что бы я ни делал, все не так.
— А мне кажется, она права. Мы не можем позволить Анне лежать там и замыкаться в себе. Надо ее заставить.
— Вероятно, — с некоторым колебанием в голосе произнес Дан.
— Можно хотя бы попытаться, — предложила Эрика.
Она перегнулась через стол проверить, как там младенцы. Они лежали на покрывале и, довольные, болтали ножками в воздухе. Эрика откинулась на спинку стула.
— Попытаться-то можно, но… — Дан замолчал, не силах высказать своих страхов. — Но что, если и это не поможет? Что, если все кончено?
— Ничего не кончено. Анна не из тех, кто сдается, — возразила Эрика. — Да, у нее сейчас тяжелый период. Но она выкарабкается. Ты должен в нее верить. Анна сильная, — твердо заявила она, заглядывая Дану в глаза. — Просто ей нужно помочь вскарабкаться на первую ступеньку крутой лестницы. И мы должны оказать ей эту помощь. Можешь присмотреть за детьми? Я поднимусь к ней на минутку.
— Конечно, — улыбнулся Дан. Поднявшись со стула, он пересел на пол поближе к Антону и Ноэлю.
Эрика осторожно открыла дверь в спальню. Анна лежала в той же позе, что и во время ее прошлого визита, — на боку, повернувшись лицом к окну. Не говоря ни слова, Эрика легла в постель, прижалась к Анне и обняла ее крепко-крепко, согревая своим теплом.
— Я здесь, Анна, — прошептала она. — Ты не одна. Я с тобой.
Еда, которую привез Гуннар, подходила к концу. Но Энни не спешила звонить родителям Матте. Ей было неприятно думать о нем, неприятно сознавать, как сильно он в ней разочаровался. Смахнув слезы, Энни решила отложить звонок еще на день. Пока же они могут доесть остатки. Все равно Сэм ел очень мало. Ей по-прежнему приходилось кормить его, как младенца, впихивая в рот еду, причем половина просыпалась мимо. Энни поежилась и обхватила себя руками, чтобы согреться. На улице было не холодно, но дул сильный ветер, пробирающий до костей даже через самые толстые одежды. Энни натянула на себя еще одну кофту — теплую вязаную, которую папа обычно надевал на рыбалку. Однако даже это не спасало ее от холода.
Родителям Фредрик не понравился бы. Она поняла это в самый первый день знакомства с ним. Но Энни запрещала себе об этом думать. Родители умерли и оставили ее одну, бросили. У них не было никакого права решать за нее. Энни всегда чувствовала себя одинокой и брошенной.
Папа умер первым. Сердечный приступ. Он просто упал дома и больше не поднялся. Смерть была мгновенной, сказали врачи. А за три недели до этого получила смертный приговор мама. Рак печени. Она прожила еще полгода, а потом тихо заснула. Впервые за много месяцев у нее на лице появилось выражение покоя. Энни сидела у ее постели, держа за руку, пока та умирала. Она искала в себе горе и тоску, но находила только злость. Как могли родители оставить ее одну? Они были ей нужны. С ними она была в безопасности. К ним всегда можно было вернуться, какую бы глупость она ни совершила. И, выслушав ее, они бы только покачали головой: «Но Энни, милая…» Кто теперь будет прощать ей недостатки и любить ее такой, какая она есть? Всего за полгода она потеряла и мать, и отца. Маленькая сиротка Энни, думала она, вспоминая любимый фильм детства. Но она была не миловидной девочкой с рыжими кудряшками, которую усыновил добрый миллионер. Она была Энни, которая принимала импульсивные решения, делала глупости, испытывала границы на прочность. Она была Энни, которая встречалась с Фредриком. Если бы родители были живы, они отговорили бы ее от этого. Они убедили бы Энни отказаться от Фредрика и его губительного для нее образа жизни. Но их не было. Они бросили ее, и в глубине души Энни по-прежнему злилась на них за это.