Призрачный свет
Шрифт:
За ним следовали женщина и юноша, который, вероятно, был их сыном. За исключением того, что они были более легкого телосложения, они не очень сильно отличались от мужчины. Все они были вооружены грубо сделанными топорами с каменными головками, луками и стрелами. Насколько я мог видеть, стрелы были с кремневыми наконечниками.
Они, очевидно, преследовали мамонта и, вероятно, надеялись загнать его в какую-нибудь скрытую яму, потому что я не мог понять, как они могли надеяться одолеть такого огромного зверя. Но намеченная добыча ускользнула, и все трое были явно разочарованы и угрюмы. Они задержались на минуту или две, и я слышал их гортанный разговор; затем они прошли через открытое пространство к скалам и исчезли. Наверное, они жили там в пещере.
Уже почти стемнело, и я тоже отправился
Я рассказал об этом Хенсону и спросил, что он теперь может сказать в свое оправдание. Он ответил, что я либо еще больший дурак, чем он думал, либо более искусный лжец, чем он предполагал.
Черная кошка
Если и были какие-то животные, которых Сидни не любил больше, чем других, то это были кошки. Не то чтобы он вообще не любил животных, — он питал особую привязанность к старому ретриверу, который когда-то принадлежал ему, — но кошки, казалось, пробуждали в нем все самое худшее. Ему всегда казалось, что если он прошел через какую-то предыдущую стадию существования, то он, наверное, был мышью или птицей и таким образом унаследовал, так сказать, инстинктивный страх и ненависть к врагу своих прежних дней.
Присутствие кошки действовало на него очень странно. Прежде всего, появлялось какое-то отвращение. Мысль о том, что глаза животного устремлены на него, мысль о том, чтобы прислушаться к беззвучным шагам, ощутить воображаемое прикосновение гладкой шерсти, — все это заставляло его вздрогнуть и отпрянуть. Но это чувство быстро уступало место еще более странному очарованию. Его тянуло к существу, которого он боялся, — так же, как птицу, хотя и ошибочно, зачаровывает змея. Ему хотелось погладить животное и почувствовать, как его голова трется о него, и в то же время мысль о том, что оно это делает, наполняла его мимолетным ужасом. Это было что-то вроде того болезненного состояния, в котором человек находит настоящее физическое удовольствие в причинении себе боли. А потом, существовал явный нескрываемый страх. Как бы Сидни ни притворялся, он испытывал смертельный страх, когда в комнате появлялась кошка. Он снова и снова пытался преодолеть его, но безуспешно. Он говорил себе о хорошо известном дружелюбии домашней кошки, из-за ее пресловутой робости; о ее фактической неспособности причинить какой-либо серьезный вред сильному и энергичному человеку. Но все это не имело никакого результата. Он боялся кошек, и отрицать это было бесполезно.
В то же время, Сидни не был врагом кошек. Он был последним человеком в мире, который причинил бы кому-то боль. Как бы ни тревожил его сон в предрассветные часы голос больного любовью разбойника на крыше, ему и в голову не приходило метнуть в обидчика какой-нибудь снаряд. Вид полуголодного кота, оставленного в приюте, когда его хозяин уезжал, наполнял его жалостью, почти похожей на боль. Он был щедрым подписчиком приюта для потерявшихся кошек. На самом деле, все его отношение было непоследовательным и противоречивым. Но от правды никуда не деться: он не любил и боялся кошек.
Вероятно, эта навязчивая идея в какой-то мере была вызвана тем, что Сидни был человеком праздным. Если бы его мысли занимали какие-либо неотложные дела, он мог бы перерасти эти фантазии с наступлением среднего возраста. Но обладание достаточными средствами, унаследованная нелюбовь ко всякой работе, требующей энергии, и два-три интересных увлечения, которые легко и спокойно наполняли его время, давали ему свободу потакать своим фантазиям. А фантазии, если им потакать, в конце концов, становятся хозяевами, и Сидни это доказал.
Он был занят написанием книги о каком-то периоде древней египетской жизни, что включало в себя серьезное изучение коллекций в Британском музее и в других местах, а также поиск редких книг в антикварных книжных магазинах. В свободное от этих занятий время он
Тайна, окружавшая его безвременную кончину, явилась, таким образом, большой неожиданностью для его друзей, и ужас, нависший над его последними днями, был лишь частично раскрыт обнаружением дневника и других бумаг, которые послужили материалом для этой истории. Многое еще остается неясным и не может быть теперь прояснено, ибо единственного человека, который, возможно, мог бы пролить на это свет, больше нет с нами. Поэтому нам остается только сохранившимися фрагментарными записями.
Оказывается, за несколько месяцев до кончины Сидни был дома и читал в саду, когда его взгляд случайно остановился на небольшой кучке земли, оставленной садовником у тропинки. В этом не было ничего примечательного, но почему-то эта кучка, казалось, завораживала его. Он снова принялся читать, но кучка земли настойчиво требовала его внимания. Он не мог оторваться от нее мыслями, и ему было трудно оторвать от нее взгляд. Сидни был не из тех, кто поддается подобным настроениям, и он решительно не отрывал глаз от книги. Но это была борьба, и, в конце концов, он сдался. Он снова взглянул на кучку, на этот раз с некоторым любопытством, пытаясь понять причину столь нелепого влечения.
Видимая причина отсутствовала, и он улыбнулся абсурдности происходящего. Но потом он вдруг вскочил, потому что понял ее. Кучка земли была точь-в-точь как черная кошка! Животное пригнулось, словно собираясь прыгнуть на него. Сходство было действительно абсурдным, потому что там, где должны были быть глаза, лежала пара желтых камешков. На мгновение Сидни почувствовал отвращение и страх, которые могло бы вызвать у него присутствие настоящей кошки. Затем он поднялся со стула и пнул эту кучку ногой, чтобы она не напоминала о его неприязни. Он снова сел и рассмеялся над абсурдностью этой истории, — и все же она почему-то оставила после себя чувство тревоги и смутного страха. Ему это совсем не нравилось.
Примерно две недели спустя он осматривал египетские древности, недавно попавшие в руки лондонского торговца. Большинство из них были обычными и не интересовали его. Но некоторые из них были более достойны внимания, и он сел, чтобы внимательно их рассмотреть. Его особенно привлекли какие-то таблички из слоновой кости, на которых, как ему показалось, можно было различить остатки надписи. Если так, то это явная находка, так как частные записи такого рода очень редки и могли пролить свет на некоторые интимные подробности частной жизни интересовавшего его периода, которые обычно не фиксируются на памятниках. Поглощенный этим исследованием, он постепенно ощутил неопределенный ужас, и обнаружил, что находится в каком-то дневном сне, обладающим многими из сверхъестественных качеств кошмара. Ему казалось, что он гладит огромную черную кошку, которая все росла и росла, пока не приобрела гигантские размеры. Мягкий мех ее лап сгустился и вплелся в пальцы, подобно массе шелковистых живых змей; кожу покалывало от множества крошечных укусов ядовитых клыков; мурлыканье существа нарастало, пока не превратилось в рев, подобный реву водопада, и не захлестнуло все его чувства. Он мысленно тонул в море надвигающейся катастрофы, когда, сделав последнее усилие, освободился от наваждения и вскочил. Затем он обнаружил, что его рука машинально поглаживала маленькую нераспечатанную мумию животного, при ближайшем рассмотрении оказавшейся мумией кошки.