Призрак Адора
Шрифт:
– Не хотел бы даже думать об этом, мистер Том. С меня достаточно знать, что так надо.
– Мы ведь давно уже знаем друг друга. Но ни разу не поговорили. Как ты жил в Мадрасе? Почему ты подарил мне свой письменный стол? Откуда, наконец, у тебя взялась моя Крыса? Вот видишь, я уже говорю “моя Крыса”…
– Спасём близнецов, мистер Том, дождёмся хорошей погоды и поговорим. Отчего ж не поговорить, если есть желание?
– Когда кренговать начнёте?
– Сегодня вечером.
– С Богом!
Добрался-таки до меня Пантелеус.
– Как раны, Томас?
– Болят, но чуть-чуть. Очень чешутся.
– Вот это прекрасно. Чешутся – значит, заживают. Через недельку сниму швы. Главное – щека чисто взялась. Останется только полосочка белая. А зуб жалко. Одно хорошо – травы на Мадагаскаре сильные. Ни у кого из раненых нет воспаленья, заметь!
Я потрогал изнутри языком дырку между зубами. Напухли на десне скользкие бугорки, но уже не болит. А зуб действительно жалко.
Вернувшись в каюту и проглотив что-то принесённое Леонардом, я засел с Готлибом, Пантелеусом и Стоуном, чтобы обдумать дальнейшие действия.
Решение пришло к вечеру. Прибыли в гавань два пиратских корабля, бросили якорь. Шлюпки пошли не в Город, а в Дикое Поле. Сразу видно – с добычей. Долетели до нас звуки смеха и музыки. Так, теперь всё Дикое Поле знает, что ночью вновь прибывшие будут гулять. Поэтому, нужно поярче одеться, вооружиться, подплыть на шлюпке – и изображать пьяных. На берег пусть идёт Готлиб. Отберёт лучших бойцов, человек десять-пятнадцать. Возьмёт с собой сигнальные пороховые Оллиройсовы заряды, – чтобы позвать на помощь в случае чего.
А помощь будет! Оллиройс, набрав помощников, уже установил на палубе квартердека свои страшные пушки. Ну и, конечно, Готлиб возьмёт с собой достаточно денег, чтобы покупать “друзей” и развязывать им языки.
А теперь, кстати, о деньгах. Весь мир, все люди страдают от их недостатка! Все хотят их больше и больше. И только у меня они – как чугунный балласт в корабельном трюме. Имею в виду не только хороший доход от столярной своей мастерской, а ещё золото из сундука сэра Коривля, не забрать которое, не вызвав подозрения, я не мог, и золото из подвала Джо Жабы, которое тоже нужно было забрать, чтобы вырвать у паука его ядовитое жало. А теперь ещё вот…
Это “вот” я обнаружил случайно. Человек, завладевший “Дукатом”, считал его уже навсегда своим. Своей он счёл и мою каюту. Я убедился в этом, заглянув в поисках башмака под кровать. Там стояло несколько сундуков. Не моих, это точно. У меня под кроватью ничего не было. Вытащив их на середину каюты, я кликнул Ноха, и мы, повозившись, отомкнули замки. Загадочным образом липнет ко мне золото! Драгоценные украшения в сундуках, и посуда, и камни, и дорогое оружие. И монеты, монеты, монеты – самого разного возраста и чеканки. Кстати, судя по некоторой одежде, и оружию, и монетам, я понял, что эти сокровища – не кровавая добыча моего новоявленного совладельца. Нет, это явно найденный им старый пиратский клад. Интересно, что чувствует его хозяин после бегства “Дуката”? Столько добра было в руках – и вдруг всё исчезло. Что думать? Ожесточившись, взяться снова за грабежи и убийства или же почувствовать и понять внимательный взгляд высших сил – и, бросив всё, поспешить в монастырь, отмолить и спасти свою душу? Да, хотелось бы знать, как он поступит. (Я вспомнил Одноглазого из Бристоля.)
Ночь прошла в тревожном и трепетном ожидании. Слышно было сначала, как пьяно орут и хохочут в шлюпке ушедшие с Готлибом. Скрылись, исчезли на берегу. Мне было тревожно: Готлиб, рассматривая в трубу Дикое Поле, подметил странную вещь – пираты имели при себе только клинковое вооружение, а порохового не было ни у кого. Так что он тоже оставил на корабле мушкет и пистолеты.
Но всё обошлось. Под утро послышалось тихое поскрипывание уключин, и вот шлюпка, и Готлиб, и вся его небольшая команда скользнули в широкий круг корабельного кладбища.
На стол в моей каюте выставили свечи, закуски, немного вина. Готлиб ел и рассказывал.
– Точно, Малышей привезли сюда. Но. Здесь сейчас только один. Вот в чём дело. “Хаузен” захватили два капитана. Они поделили добычу, и близнецов – в том числе. Один, поддавшись на уговоры старого турка, повёз своего сразу в Багдад. Второй поосторожничал, решил посмотреть, – правда ли товарищ его получит безумную сумму монет и вернётся. Устроился он хорошо: купил право проживания для себя и мальчишки у Августа, в Городе. Оттуда Малыша не украдёшь. И он сам не сбежит: Легион и монахи никогда ещё подобного не допускали. Вот так. В Город попасть – очень просто, нужны только деньги. А вот чтобы забрать Малыша, – нужно обращаться за помощью к человеку, который один лишь сможет помочь.
– К Августу.
– Именно. Два варианта: или откупиться, – денег Джованьолли не очень-то жалко, – или уговорить. Умолить, упросить. Больше никак. Его Город – неприступнее всех крепостей. Упросить – ещё ладно. Вот как встретиться с ним – это нужно подумать.
И мы стали думать.
ПРИВРАТНИКИ
Оказалось, что, даже имея деньги, попасть в Город не так-то уж просто. Корабль мы прятали, так что подойти и пришвартоваться к пристани не на чем. Оставалось другое: прибыть в Дикое Поле, дождаться, когда возле ворот в стене, на громадной и круглой арене откроется рынок, и внести деньги за право войти в Город. Сложность была в том, что двум и даже трём чужакам, – а я и Готлиб с Нохом именно таковыми и являлись, – дожить до утра в Диком Поле было бы затруднительно. Если же брать с собой охрану, – то где ей потом быть до наступления темноты, – ведь днём невозможно открыто, на шлюпке, у всех на виду, вернуться на корабельное кладбище, в Яму.
Но, как совершенно справедливо заметил однажды Аббас-ага, деньги могут многое. Ближайшей же ночью Готлиб нашёл и купил пустующий маленький домик. В очень удачном месте: недалеко от реки и от ворот. Следующей ночью мы, скрыв под одеждой мешочки с золотом, пробрались в этот домик и отсиделись в нём до утра. А как только послышались крики рабов, гонимых на рынок на продажу, мы вышли и молча двинулись в том же направлении.
Опасно, очень опасно было для нас находиться среди пиратов. Каким-то странным образом на лицах у них проступила печать готовности убивать и грабить. На наших же лицах такой печати не было, а значит, вместо неё горела ясная надпись: “чужаки”. Спасало лишь то, что лица мы имели решительные и бывалые, и твёрдо сжимали рукояти клинков, и на пару приветствий незнакомых разбойников – “оружие есть?” – мы уверенно вскидывали вверх подбородки и отрывисто лаяли: “хо!”.
Добрались до ворот, сказали щуплому, с грустным лицом монаху, что трое хотят войти в Город.
– Тридцать тысяч дукатов.
– Имеем.
– Прошу…
Кивнув напоследок Барилю с его отборным десятком матросов, Нох, Готлиб и я потянулись за провожатым. Уходя, я ещё раз оглянулся. Боцман с деловым видом набирал в продуктовых рядах еды и вина. До темноты теперь им придётся сидеть в тесном и душном домишке. Шлюпка за ними придёт только ночью.
Или стена была столь толстой, или к ней был пристроен каменный придел, – но только, пройдя ворота, мы не попали внутрь Города, а остановились в гулком, с высокими потолками и рядом окошек под потолком, просторном зале. Здесь стоял широкий и длинный стол, весы, пухлые книги. У книг – чернильницы, перья. Пара монахов, четверо стражей. Внимательные, молчаливые. Вот они, воины Легиона.