Призрак для Евы
Шрифт:
— Входи.
Она расцеловала Мэтью в обе щеки. Такой поцелуй не требует ответа.
— Я должна была вас увидеть. Больше не могу одна. Завтра мне нужно на работу. Думаю, это меня убьет.
Когда они вошли в гостиную, щеки Мишель залились ярким румянцем. Потом она встала, сделала два, потом три неуверенных шага навстречу гостье. Мэтью гадал, что она скажет, если вообще решит выразить свое недовольство.
Фиона устремилась к ней, они встретились посередине комнаты, и охваченная горем женщина, заливаясь слезами, обняла Мишель.
— Почему вы ко мне не приходили? Почему вы меня бросили? Что я сделала?
Наступило глубокое молчание. Потом Мишель заговорила — голосом, который Мэтью слышал впервые в жизни.
— Ты сама знаешь.
— Нет, не знаю. Мне вас так не хватало, а вы бросили меня одну. Мне никто не нужен, кроме вас. Что я сделала? Скажите, вы должны мне сказать. Клянусь, я не знаю.
— Ты не знаешь, что сказала тем людям из полиции, что мы с Мэтью не любили Джеффа? Что из-за твоих слов теперь они подозревают нас? Ты этого не знаешь?
— Нет, дорогая, они нас не подозревают, — твердо сказал Мэтью. Фиона вновь расплакалась. Она в отчаянии всплеснула руками, по ее лицу текли слезы. — Садись, Фиона. Ты должна успокоиться. Я заварю чай.
— Только если Мишель скажет, что прощает меня. Я сама не понимала, что делаю, когда это сказала. Говорила первое, что пришло мне в голову. Я бы все отдала, чтобы только взять свои слова назад.
Мишель с грустью посмотрела на нее.
— Беда в том, что уже ничего не вернешь.
— Тогда скажите, что прощаете меня. Скажите, и все станет так, словно ничего не было.
— Я тебя уже простила, — сухо сказала Мишель и пошла на кухню, чтобы включить чайник. «Но не забыла, — подумала она. — Почему простить гораздо легче, чем забыть?»
Мистер Уголовный Розыск допрашивал Леонардо Нортона в воскресенье вечером. Тот был крайне удивлен, что Джимс, имевший репутацию очень осторожного и рассудительного человека, назвал полиции его имя. В его голосе проступали нотки скорби.
— Было уже не меньше половины девятого, когда я его увидел; возможно, около девяти. Весь день я провел у матери в Челтенхеме. — Ему самому казалось, что это самое невинное и чистое времяпрепровождение. — И, естественно, никак не могу знать, что мистер Мэлком-Смит делал после обеда.
Они не спросили, где Джимс провел ночь. По всей видимости, полицию не интересовало, что происходило после 4.30.
Следующий вопрос был опаснее:
— У него есть ключ от дома?
— От моего дома? Разумеется, нет. — Джимс все равно никогда в этом не признается.
— А у соседки?
— Эмбер Конвей? Да, есть. А у меня есть ключ от ее дома. Это разумно. Как я понимаю, мистер Мэлком-Смит взял ключ у нее.
По словам сестры Эмбер Конвей, которую они разыскали, та уехала в Ирландию, но не раньше субботы. Вечером в пятницу она была дома, но сестра ничего не знала о ключе. Мистер Уголовный Розыск сказал Леонардо, что они еще вернутся. Леонардо позвонил Джимсу домой. Когда там подняли трубку, он услышал плач одного ребенка, смех другого и жалобные, блеющие звуки, свидетельствующие о том, что по телевизору идет диснеевский мультфильм
— Ты, — сказал Леонардо, услышав угрюмый голос Джимса, — можешь быть настоящим дьяволом, когда захочешь. Скажи, ты и вправду воткнул нож в кишки мужа своей жены?
— Разумеется, нет, черт возьми.
— Следующим будут взятки в коричневых конвертах.
— Я не от кого не потерплю подобных намеков, даже от тебя.
Леонардо рассмеялся.
— Хочешь приехать?
Джимс холодно ответил, что вряд ли. Он почти весь день провел на допросе и очень устал. Кроме того, утром предстоит новая встреча с полицией.
— Тебе не о чем беспокоиться, — сказал Леонардо. — В газетах напишут, что человек из Вестминстера помогает полиции в расследовании. Или, возможно, «известный член парламента от консервативной партии».
— Может, перестанешь? — сказал Джимс.
Глава 23
На Глиб-террас, как раз напротив Эмбер Конвей и Леонардо Нортона, жила знакомая Натали Рекмен. Она была сестрой соседа по квартире приятеля Натали — весьма дальнее знакомство, но все приглашенные на обед, организованный и приготовленный соседом, быстро нашли общий язык. Сводная сестра хозяина рассказала собравшимся о том, что тишину и покой их улицы нарушали полицейские, приезжавшие туда весь день, причем — она в этом не сомневалась — некоторые из них были в штатском. Похоже, их интересовала женщина, жившая напротив, или ее сосед, молодой банкир или биржевой маклер, который никогда не внушал ей доверия. Говорят, в его доме часто бывает — она сама видела, как он приезжал, — тот член парламента, чья жена оказалась двоемужницей. Она узнала его по фотографии в газете.
Натали была так взволнована, что с трудом заставляла себя есть. К сожалению, пришлось не только поужинать, но и остаться на ночь, чтобы не подвергать опасности свои отношения с приятелем. Он уже жаловался, что ее вечно не бывает дома, и сенсационная информация интересует ее больше, чем он. В любом случае придется подождать до утра. Однако на следующий день ровно в девять Натали была уже на Глиб-террас — машину пришлось оставить на подземной стоянке, чтобы ее не отбуксировали или не заблокировали колеса, — и звонила в дверь симпатичного маленького домика, который представлял собой правую половину примыкающей пары домов. Полиции не было видно. Натали позвонила трижды и уже подумала, что Эмбер Конвей еще не приехала, когда дверь открыла заспанная женщина с всклокоченными волосами и сонными глазами в короткой ночной рубашке поверх похожей на детскую пижамы.
— Эмбер Конвей?
— Да. Кто вы? Я вернулась домой только в три ночи. Вы из полиции?
— Конечно, нет, — ответила Натали. — А что заставляет вас так думать?
— Они мне звонили. Я сказала, чтобы не приезжали раньше десяти.
— Именно поэтому я пришла в девять. — Натали переступила порог. — Можно войти?
Весь вечер Джимс читал нотации Зилле по поводу, как он выразился, «отвратительного и преступного поведения». Если он решит продолжить их совместную жизнь, то лишь при условии, что она будет строго следить за тем, что делает и что говорит, начиная с церемонии бракосочетания, которая на этот раз будет скромной и пройдет в отеле или каком-либо другом месте, имеющем лицензию на устройство подобных мероприятий. Зилле лучше постоянно жить в Фредингтон-Крус, приезжая в Лондон только в тех случаях, когда ее присутствия будут требовать интересы консервативной партии — например, на прием, устраиваемый лидером оппозиции. Евгению нужно отдать в пансион, а через три года и Джордана. А пока мальчик будет ходить в детский сад, который для него выберет Джимс.
— Не поеду, — сказала Зилла. — Я только-только вырвалась из этого проклятого места и не хочу туда возвращаться.
— Боюсь, тебе придется, дорогая. В противном случае у меня не останется выбора, кроме как расстаться с тобой, бросить тебя. Поскольку мы не женаты и прожили вместе меньше двух месяцев, по закону я не обязан тебя содержать. Джерри тоже не может тебя обеспечивать — и никогда не мог. Он умер. Поэтому ты либо подчиняешься правилам, либо живешь на пособие по бедности. Не знаю, где ты будешь жить, но сомневаюсь, что государство предоставит тебе номер с завтраком.