Призрак музыки

Маринина Александра

Денис, несмотря на юный возраст, принял вполне взрослое решение «сделать себя сам», старательно учился, а поскольку готовить уроки зачастую было негде, торчал допоздна в школе – то в библиотеке, то в группе продленного дня, куда его всегда пускали, а то и просто в пустом классе, на что школьные уборщицы смотрели сквозь пальцы. Учителя знали о его семейной ситуации и сочувствовали, хотя реально ничем помочь не могли. Именно поэтому завуч и назвала его имя, когда к ней обратился отец Артема.

Денис принял предложение помочь Артему с энтузиазмом. Во-первых, это хоть какие-то карманные деньги, которых у матери никогда не допросишься, она последнюю копейку готова была истратить на выпивку и закуску для своей компании. Во-вторых, это возможность заниматься не в классе, где галдят оставленные на продленку малыши, а в нормальных условиях. В-третьих, ему предоставлялась возможность заниматься по программе старшего

класса, и Денису это казалось существенным. Он ведь стремится быть отличником. А то, что было в-четвертых, как-то незаметно, но очень быстро стало главным, единственным и определяющим. Он видел, что его любят, и знал, что он нужен. Без него невозможно обойтись. Артем без него скучает. Артем без него практически беспомощен. Артем нуждается в нем, как нуждаются в нем тетя Катя и дядя Тенгиз. Его балуют. Его берегут. Его лечат, когда он простужается. Его не забывают (в отличие от пьяницы матери) поздравить с днем рождения и подарки дарят не лишь бы какие, а выбранные любовно и с учетом его вкусов и интересов. Здесь, в семье Кипиани, он обрел свой дом, вторых родителей и старшего брата. И в этом доме он не жалкий приживалка, а человек, без которого не могут обойтись. Ощущение собственной важности и нужности радовало Дениса. Оно делало его счастливым.

И вдруг это ощущение собираются у него отобрать.

Душа его болела под наплывом неведомого ранее острого, раздирающего чувства. Он еще не знал, что у этого чувства есть очень простое название: ревность.

* * *

– Не все пристойно в Датском королевстве, – изрек следователь Гмыря. – А уж в фирме «Турелла» – тем более.

Туристическое агентство «Турелла» было закрытым акционерным обществом. Пайщики числом восемь (они же сотрудники фирмы) на собрании акционеров избрали совет директоров. Генеральным директором стала Елена Петровна Тумакова, впоследствии сменившая фамилию на Дудареву в связи с замужеством. Ей же принадлежал и контрольный пакет акций. Дивиденды по акциям начислялись в соответствии с полученной прибылью, а прибыль, как всем понятно, исчислялась исходя из финансовых документов. Однако с некоторого времени акционеры стали замечать, что уважаемая Елена Петровна, любящая поиграть в демократию и сама, лично, ведущая некоторых наиболее важных или престижных клиентов, увлекается черным налом и часть денег по документам не проводит. А коль по финансовым отчетам проходят меньшие суммы, стало быть, и прибыль исчисляется меньшая, и доходы акционеров не таковы, какими должны были бы быть. Акционеры, естественно, таким положением вещей не могли остаться довольны. Елене Петровне дали понять, что маневры не остались незамеченными, на что она на голубом глазу объяснила, что ей нужны наличные в интересах самой же фирмы. Взятки пожарным, например, давать нужно? Нужно. А санэпидемслужбе? Тоже нужно. Осуществлять срочный ремонт путем вызова дяди Пети сантехника или Саши-электрика нужно? Нужно. Быстро съездить куда-нибудь по делам фирмы, когда служебная машина в разгоне и приходится брать такси. Покупать мелкие, а также не очень мелкие подарки для умасливания соответствующих сотрудников, от которых зависит бронирование билетов на нужный рейс или выдача визы, когда возникают проблемы, но нельзя потерять лицо перед важным клиентом. Она перечислила три десятка причин, по которым ей постоянно нужны наличные. Спорить с этим было трудно, причины были настоящими, не выдуманными, и акционеры это понимали, но вот проконтролировать, сколько из этого черного нала Елена Петровна тратит реально на дела фирмы, а сколько кладет себе в карман, было невозможно. Ропот поутих, и это прибавило госпоже Дударевой бодрости и энтузиазма. Она распоясалась вконец, господствовала в «Турелле» и потихоньку стала выживать самых строптивых. Люди терпели подолгу, ибо одним из уставных условий была принадлежность всего пакета акций только тем, кто работает в фирме. Если кто-то уходил, он обязан был продать свои акции «Турелле», чтобы они не ушли на сторону. Терять акции люди не хотели, но условия работы становились все более невыносимыми. Елена Петровна буквально травила тех, кто наиболее громко протестовал против черного нала, борясь за свои доходы.

Россия – страна пока еще, к сожалению, диковатая, только опытные и грамотные финансисты умеют бороться с врагами экономическими методами, а огромное большинство людей, после совковой нищеты дорвавшееся до приличных денег, но не обретшее экономических и правовых знаний, пользуется старым доморощенным, но многократно проверенным способом. Понятно, каким. Если кто-то мешает тебе, от него нужно избавиться. Если нельзя избавиться, произнеся заветные слова «уйди, пожалуйста, будь любезен», то можно просто уничтожить. Убить, одним словом.

– Можно предположить, что в «Турелле» задумали убийство ненавистной Дударевой и мягко подсказали Георгию Николаевичу, что ежели супруга его «кинет» и потребует развода, то он останется у разбитого корыта. Избавиться от Елены означало бы решить проблемы и мужа, и акционеров. На этой почве они и спелись, – высказался Селуянов, который, против ожидания, вовсе не выглядел помятым и похмельным. Вероятно, Валентина за два с половиной года знакомства окончательно отучила его напиваться в стельку и даже по случаю бракосочетания поблажки не дала.

– А как же акции? – спросил Сергей Зарубин. – Ведь если Дударев наследует покойной жене, то акции переходят к нему. Где гарантии, что он не воспользуется контрольным пакетом, чтобы навести на фирме свои порядки?

– Хороший вопрос, – кивнул Гмыря. – Постараемся на него ответить. Люди из «Туреллы» подъезжают к мужу Елены Петровны с предложением решить свои проблемы одним махом. Они устраивают ему знакомство с теми, кто возьмет на себя исполнение плана или поможет в его осуществлении, при этом сводят Дударева с ними напрямую, сами оставаясь в стороне. И заключают джентльменское соглашение: Дударев гарантирует им возврат акций, в противном случае они подставляют его. Или ты нам акции, или мы тебя – милиции. Поэтому работаем в следующих направлениях. Первое: сам Дударев, наружку пока не снимаем. Второе: фирма «Турелла», разрабатываете всех сотрудников подряд с целью выявления неформальных контактов с Дударевым и неким третьим лицом. Третье: та контора, где ваша Каменская нашла прореху. Необходимо выяснить, к кому и зачем приходил Дударев и почему они солгали, что он приходил устраиваться на работу. Четвертое: ищем фигуранта неизвестной наружности, у которого есть какая-то призрачная запись какой-то призрачной музыки. Правда, у фигуранта есть еще и голос, который якобы может опознать этот слепой мальчик, но его опознание в суде вряд ли пройдет, хотя для нас с вами это будет существенным подспорьем. Селуянов, я тебя поздравил или забыл?

– Забыли, Борис Витальевич. Но я не в обиде.

– Еще не хватало, – пробурчал Гмыря, – тебе ли на меня обижаться, тем более что я все-таки вспомнил. Ладно, Николай, прими поздравления и вперед с песнями.

Оперативники поднялись и направились к двери.

– Коля, – послышался голос Гмыри, – послушай-ка…

– Да, Борис Витальевич, – обернулся Селуянов.

– А что, ваша Каменская действительно сможет отличить эту призрачную запись от любой другой, исходя только из объяснений мальчика?

– Сможет, – твердо ответил Николай. – Даже не сомневайтесь.

Гмыря задумчиво почесал щеку и почему-то сказал:

– Черт-те что…

* * *

В воскресенье, на следующий день после свадьбы Селуянова, Настя вместе с Алексеем добросовестно объезжала места, где продаются компакт-диски и аудиокассеты. Она искала записи Шотландской симфонии Мендельсона. Классическая музыка нынче особой популярностью не пользуется, на уличных прилавках в огромных количествах лежали записи современной эстрады, как отечественной, так и зарубежной, классика там попадалась редко. Были, правда, места в Москве, где выбор записей симфонической музыки был более чем приличным, но главенствовали там Бах, Бетховен, Чайковский, Рахманинов, Шопен, а также диски с концертами Паваротти. Найти Мендельсона оказалось совсем непросто.

– Что мы ищем? – наконец не выдержал Чистяков. – То ты смотришь кассеты, то диски.

– А я сама не знаю, что это было, – призналась Настя. – Тот мальчик, который слышал музыку, не разглядел, какой был плейер. Так что это может быть с равным успехом и кассета, и диск.

Вернулись домой они с небогатым уловом. Шотландскую удалось отыскать только в одном варианте, это был компакт-диск, а исполнял ее оркестр Берлинской филармонии под управлением Джеймса Левайна. Правда, Настя при этом не отказала себе в удовольствии и накупила огромное количество дисков Паваротти и Шопена.

Дома она сразу же распечатала с трудом найденное приобретение и стала прослушивать. Она хорошо помнила, на какие фрагменты обратил ее внимание Артем, и напряженно вслушивалась в музыку, но с огорчением признала, что это, пожалуй, не то. Конечно, нужно, чтобы послушал сам Артем, но скорее всего он подтвердит ее мнение. Жаль.

В понедельник прямо с утра Настя связалась с сотрудниками, которые с недавнего времени занимались борьбой с разного рода пиратством, как видео, так и аудио. Они предложили ей прийти самой и покопаться в кучах изъятых кассет, поскольку специалистов в симфонической музыке среди них нет и сказать навскидку, есть ли среди этих записей Мендельсон, вряд ли кто сможет. Потратив два часа на добросовестное перебирание кассет, Настя искомого не обнаружила. Она взяла лист бумаги и написала синим фломастером крупными буквами: «Феликс Мендельсон-Бартольди. Шотландская симфония».