Призрак оперы N-ска

Веселаго Кирилл

В общем, предшествовал несчастью вполне заурядный рабочий день, каких в жизни директора было великое множество. Но как только табло «Не курить! Пристегнуть ремни!» погасло и товарищ Огурцов, возгласив тост за удачный взлет, заглотил любезно поднесенную Залупиловым стопку «Московской», в глазах его потемнело — и издав короткий хрип, Антон Флаконыч бесформенно обмяк в кресле.

* * *

…В одном из живописнейших мест старого N-ска — саду имени Ноги Мересьева — затерявшись в бурных зарослях тополей и старых каштанов, помещалось небольшое симпатичное строение.

Спроектированное и построенное на заре Советской власти, первоначально оно служило помещением N-скому специальному детскому саду-интернату для детей с замедленным интеллектуальным развитием — но дети быстро выросли, и посему уже довольно давно в домике располагалась редакция N-ской молодежной газеты «Измена».

Редактор газеты, Глафира Тележная, возглавившая издание на заре перестройки в результате свободных выборов, славилась своей демократичностью, — поэтому дверь в ее кабинет (в прошлом — комнату старшей нянечки) была всегда раскрыта настежь.

Миновав без остановки комнату подготовительной группы, где теперь был отдел информации (к глубокому разочарованию кучковавшихся там корреспондентов), морщинистая, но энергичная старушка, минутой раньше подъехавшая к редакции на микроавтобусе с надписью «Телевидение», устремилась именно в эту дверь.

Надо сказать, что корреспонденты газеты «Измена» чертовски далеки были от культурной жизни родного N-ска — но если бы дело обстояло иначе, в старушонке этой они бы без труда признали Наталью Замшелую, ведущую знаменитого цикла музыкальных передач «С ноткой по жизни» и приложения к нему «С мира по нотке», регулярно транслировавшихся российским телевидением. Кроме того, в последнее время она организовала еще одну передачу — «За кулисами Дзержинской оперы», пользовавшуюся в городе заслуженной популярностью.

«Ах, можно, я дверь прикрою — что-то дует?» — спросила Замшелая у редактора; не дожидаясь ответа, она плотно прикрыла дверь в кабинет — к огромному неудовольствию всего отдела информации, от безделья и скуки уже навострившему уши. Таким образом, содержание их беседы осталось никому неизвестным. В редакции заметили только, что сразу же после ухода телевизионной старушки Тележная вызвала к себе ответственного секретаря и распорядилась: вместо статьи критика Мефодия Шульженко, посвященной обзору западной прессы после гастролей N-ской оперы в Италии и Японии, уже стоявшей на полосе завтрашнего номера, срочно поставить эссе завотделом культуры Наума Наумова «Не критикуй с поспешностью». «Переверстать Шульженко на послезавтра?» — спросила секретарша, выходя. «Нет, нет! — поспешно ответила Глафира Тележная. — Рассыпьте набор вообще».

Заместитель редактора Петр Андреев, вошедший к Тележной несколько позже, застал ту в необычайно задумчивом состоянии. «У нас идет в четверг Апельсинов?» — спросил Андреев. «Ах, не знаю…» — томно произнесла Глафира и внезапно спросила сама: «Петр, а вы бывали в Америке?.. — и, не дожидаясь ответа, добавила: — Увидите где-нибудь английский разговорник — возьмите мне, ладно?»

…Лихо мчавшийся по улицам N-ска микроавтобус с надписью «Телевидение» направлялся в новый микрорайон Большие Коровники: Наталья Замшелая хотела поинтересоваться у проживавшей там сестры — не нужно ли той привезти что-либо из Америки, куда старушка Замшелая вскоре отправится вместе с N-ской оперой в гастрольное турне для «освещения» поездки: теперь она уже знала это совершенно точно.

* * *

Абдулла Урюкович пребывал в хорошем настроении: назло всем этим злопыхателям-критикам, вечно шипящим, что в репертуаре Дзержинки совсем нет Моцарта, в рекордно короткие сроки — за полторы недели! — N-ская опера поставила оперу великого австрийца.

Сегодня, благодаря присутствию серьезных критиков и присяжных журналистов, театр заполнен даже больше, чем наполовину: в Дзержинском театре — премьера «Свадьбы Фигаро». За кулисами — празднично-нервная атмосфера: волнуется дебютирующая в партии Сюзанны сопрано Непотребко; мандраж охватил Мыколу Путягу, впервые поющего Фигаро. Впрочем, больше всех, наверное, переживает дирижер Бустос Ганс.

…Когда на Западе музыканты узнавали о том, что Бустос Ганс встал за дирижерский пульт, хохот не прекращался часами. Впрочем, музыкантам оркестра N-ской оперы новоявленный маэстро также доставил немало веселых минут. «А кто же это, собственно говоря, такой? — задастся вопросом неподготовленный читатель. — Талантливый клоун или одаренный массовик-затейник?» — и вновь окажется неправ, поскольку Бустос Ганс является главным приглашенным дирижером N-ского оперного театра.

Родившийся в Бразилии, в семье выходцев из Германии, Бустос рано обнаружил склонность к музыке: однажды, когда ему было пять лет, вернувшиеся из гостей родители застали мальчугана у старинного рояля, увлеченно и сосредоточенно колотящего по клавишам тяжелым молотком, исключительно точно соблюдая ритм ламбады. Умиленные родители отдали Бустоса учиться в школу фламенко; а вскоре юный Ганс продолжил обучение в Австрии, где впоследствии и обосновался.

Однако Бустос вовсе не порывал с родиной: молодой музыкант не вполне традиционной сексуальной ориентации, познавший первые музыкальные успехи благодаря юношеским прелести и обаянию, свою карьеру пианиста Ганс упрочил уже благодаря доброте старого друга и опекуна семьи Дона Жозефа, который был одним из опытнейших и авторитетнейших руководителей наркомафии Бразилии. А вскоре, также не без материальной помощи старины Жозефа, Бустос Ганс организовал и возглавил Шайзебергский фестшпиле — один из крупнейших в Австрии музыкальных фестивалей.

Одним из замечательных событий этого фестиваля в последние годы было выступление Дзержинской оперной труппы, приглашенной Бустосом.

Конечно, произошло это не совсем случайно: Абдулла Урюкович, будучи еще совсем, можно сказать, отроком, познакомился с Гансом на всемирном слете пионеров и тельмановцев в братской ГДР — где на торжественном концерте юный Абдулла дирижировал пионерским оркестром, аккомпанировавшим такому же очаровательному подростку Бустосу в Ля-минорном концерте Моцарта.

Юноши подружились сразу — и не только благодаря тому, что в быстрой части Бустос так наплутал, что оркестр был вынужден большую часть времени «ловить» солиста; и не потому, что в медленной части Абдулла внезапно «влетел» не на ту строчку партитуры, и малоопытный пионерский оркестр вскоре остановился; и даже не потому, что позабыв вдруг каденцию в финале, Ганс решил ее не играть — нет! Молодые люди просто полюбили друг друга, проникнувшись необычайной взаимной симпатией: полюбили за одержимость, за волю к свершениям — поняв, что среди множества роднящих их обстоятельств главным было их отношение к искусству; ведь оба прекрасно сознавали, что в этом мире не им суждено быть слугами музыки, но она сама существует лишь для того, чтобы такие выдающиеся личности, как они, смогли обеспечить себе широкое общественное признание — которое, в свою очередь, неразрывно связано с материальным благополучием.