Призрак Проститутки
Шрифт:
— Дорогой мистер Харви, поскольку у вас нет доступа к моим досье, вы, безусловно, не можете доказать, что моя информация — фикция.
— Не фикция, а домыслы, приятель. У меня ведь может быть птичка в ФСИ, которая поет мне на ушко. Я, может, знаю, каким блефом вы занимаетесь.
— У вас есть источник в ФСИ? Вы будете смеяться, сколько источников мы можем задействовать, чтобы узнать, какой спектакль разыгрывается на берлинской базе.
— Да, — сказал Харви, — я не сомневаюсь, что вам известно, какую заразу подцепил какой-нибудь из наших младших офицеров от фрейлейн, если этот офицер по глупости обратился к частному врачу. Но мои ключевые фигуры абсолютно чисты. Моя контора не разглашает информацию. У вас нет картины того, что происходит внутри.
— Я попросил бы вас предложить вашему другу мистеру Хаббарду оставить нас ненадолго наедине.
— Нет, мы все выслушаем вместе, — сказал Харви. — Мы уже обсуждали с моим помощником это шокирующее известие. Я ведь знаю, вы сообщили Вашингтону, будто к КАТЕТЕРУ можно подключиться.
— Конечно, можно, — сказал Гелен. — Конечно, можно. КАТЕТЕР настолько не защищен, что даже середняк из середняков, самые отбросы берлинской агентуры могут кое-что высасывать из него. Однажды в один из наших второстепенных секторов в Берлине заходит прямо с улицы полнейший подонок, жуткий тип. Он кое-что знает, объявляет он нам, и хочет это продать. Мой сотрудник в Берлине утром ничего не знал про КАТЕТЕР, а вечером, сняв информацию с вашего куска грязи, знал предостаточно. Этот мой сотрудник примчался ко мне в Пуллах ночным самолетом. Мне пришлось внушить ему, что это дело сугубо секретное. Мой сотрудник — человек надежный, он не станет болтать про КАТЕТЕР, но что нам делать с вашим агентом низкого уровня? Его рассказ приведет в ужас любого психиатра!
— Давайте посмотрим, не имеем ли мы в виду одного и того же человека, — сказал Харви. — Отец этого так называемого «подонка» был фотографом, поставлявшим порнографические снимки нацистским чиновникам в Берлине?
— Продолжайте, если угодно.
— И у фотографа вышла небольшая неприятность.
— Скажите, что вы имеете в виду.
— В тридцать девятом его поместили в психбольницу за то, что он убил несколько молодых женщин, которых фотографировал.
— Да, он отец агента, о котором я говорил.
— Агент молодой?
— Да.
— Слишком молодой, чтобы участвовать в войне?
— Да.
— Но достаточно взрослый, чтобы быть коммунистом, анархистом, революционно настроенным студентом, возможно, агентом Штази, гомосексуалистом, извращением, который околачивается по барам в подвалах, а теперь связан с вами и со мной.
— С вами. Мы к нему не притронемся.
— Откровенностью за откровенность. У нас он зовется Вольфганг. Кличка — ДИКИЙ КАБАН. А вы его как зовете? Он же был у вас в конторе!
— В действительности его зовут Венкер Людке, и имя, которым он вам назвался — Вольфганг, — очень близко по звучанию к его настоящему имени, а то как же? У агентов нет никакого ума.
— А кличка?
— Я уже знаком с кличкой ДИКИЙ КАБАН, которую вы ему дали. Так что я не считаю нужным обмениваться информацией на этот счет. Не ожидаете же вы, что я буду задаром давать вам какую-либо информацию?
— Вы с этим опоздали, — сказал Харви. — Сделка уже заключена.
— Значит, вам нужна наша кличка? Для коллекции? Извольте — RAKETENWERFER. Нравится?
— Реактивная установка, — перевел я.
— Вы даете слово немецкого офицера и благородного человека, что сказали мне правду? — спросил Харви.
Гелен встал и щелкнул каблуками.
— Вы высоко ставите мою честь, — сказал он.
— Ерунда, — сказал Харви. — Просто я знаю, что вы летали в Вашингтон с этой сказочкой, которую рассказал вам Вольфганг. Вы хотели, чтобы Совет национальной безопасности принял решение о том, что КАТЕТЕР не обезопасен. Вы хотели нанести мне удар кнутом по спине. Но я-то знаю, как в действительности обстоит дело. Этот так называемый «подонок», этот Вольфганг, на практике один из ваших лучших агентов в Берлине. И у вас хватило нахальства нацелить его на одного из наших людей, работающих в КАТЕТЕРЕ.
— Вы не посмеете выдвинуть такой сценарий. Он не выдерживает критики.
— Вы, генерал Гелен, один из восемнадцати офицеров-разведчиков, американских, английских и немецких, которые были в курсе операции КАТЕТЕР.
— Так было вначале. А теперь таких людей сто восемнадцать, двести восемнадцать.
— Давайте не уходить от темы. Вы, генерал Гелен, смогли приставить одного из ваших лучших агентов к одному из моих техников, работающих в КАТЕТЕРЕ.
— Да откуда же мне знать, кто ваши техники? У вас что, безопасность вообще отсутствует?
— Генерал, теперь, когда ФСИ провалилась в Восточной Германии, вашим офицерам в Берлине настолько нечего делать, что они следят за каждым из моих людей. Для вас детская игра нацелить своего агента-извращенца на какого-нибудь моего злополучного техника-педераста, сфотографировать их во время полового акта, потом нажать на моего больного урода и заставить его выложить вам все про КАТЕТЕР, после чего ваш главный агент, мой ВОЛЬФГАНГ, или ваш RAKETENWERFER, отправляется в ваш Центр, заморочивает там мозги какому-то клерку, вы этому верите и поднимаете крик в Вашингтоне по подмоченному сценарию, который вы пытались навязать и мне.
— Черт знает какая клевета! — рявкнул Гелен.
— Как вы посмели дезинформировать начальников Объединенных штабов и Совет национальной безопасности о моей операции? — прохрипел Харви.
— Должен вас предупредить, — произнес Гелен, — я не терплю, когда на меня кричат. Тем более в присутствии подчиненных.
— Хорошо, я понижу голос, — сказал Харви. — Мне кажется, зерно тут в том…
— Зерно? — переспросил Гелен.
— Die Essenz[39], — перевел я.
— Суть, — сказал Харви, — состоит в том, что мой американский техник хоть и извращенец, но порядочный американец, и он признался нам, что Вольфганг пытался вытянуть из него секретную информацию. Так что ничего Вольфганг не узнал. Разве то, что вы сказали ему. Следовательно, есть две альтернативы: либо вы солгали Вашингтону и в КАТЕТЕР никто не влезал, либо вы снабдили сведениями о нем Вольфганга. А если это так, я заставлю вас ответить перед вашим канцлером.
— Дорогой сэр, — сказал генерал Гелен, вставая, — вам не мешало бы подняться и дать отдых своему стулу! Уверяю вас, ему это требуется. — И с этими словами он указал на дверь.
На этом встреча закончилась. В лимузине Харви произнес лишь одну фразу.
— Миссия выполнена, — сказал он. — Гелен напуган.
13
Сэму велено было отогнать назад машину. Мы вернулись в Берлин на военном самолете, и Билл Харви всю дорогу молчал, словно соблюдая обет. К.Г. сидела с ним рядом и держала его за руку. Он был так глубоко погружен в свои размышления, что скоро начал произносить обрывки мыслей вслух.