Призрак Проститутки
Шрифт:
— Для развлечения.
— Да, — сказал он, — это уж точно. Ладно. — Но я видел, что ему неохота мне их давать. Он прошел к себе в комнату, закрыл дверь, вышел, запер ее и протянул мне толстый конверт. — Прочти сегодня вечером, — сказал он, — а когда кончишь, сунь мне под дверь.
— Я буду читать их здесь, — сказал я, — и если кто-то чужой позвонит — какое-то официальное лицо, — суну письма тебе под дверь, а потом пойду открывать.
— Утверждено и одобрено, — сказал он.
14
Дорогой сэр!
Я сижу на дежурстве в Технической службе, а ты — номер один при великом человеке в Берлине. Мои поздравления. Наша старая группа СТ-31 существует неплохо, даже если считать, что СТ является сокращением от слова «странная» — а именно так я могу назвать мою работу здесь. Следовательно, это письмо, как и все другие, которые я пришлю тебе, подлежат ПППС (что, на случай, если ты забыл, означает: «По прочтении подлежат сожжению»). Не знаю, действительно ли работа в Технической службе требует такой секретности, как нам здесь внушают, но место это в самом деле особое. Поступать сюда должны только гении — и как это они тебя упустили? (Прежде чем ты вконец измочалишься, признай, что я прав.) Всеми нами правит Хью Монтегю, легендарная личность из Управления стратегических служб, человек странный, держится отчужденно и холоден, как гора Эверест, а уверен в себе, как сам Господь Бог. Даже представить себе не могу, что будет, если ты когда-нибудь вступишь с ним в спор. Так или иначе, Техническая служба — лишь часть его вотчины; дарю тебе это словцо, как великому любителю звонких слов. (Вотчина — это земли, принадлежащие лорду без обложения какими-либо сборами.) А Монтегю, насколько мне известно, никаких сборов за свою вотчину не платит. Подотчетен он только Даллесу. В Святая Святых (как мы называем Техническую службу) мы склонны свирепо судить обо всех, но относительно Монтегю все сходятся. В противоположность многим сотрудникам Фирмы, он не из тех, кто держит нос по ветру.
Это мне кое-что напомнило. А ты ведь из таких, признайся! Не ты ли написал на Ферме в уборной на стене: «Розен созвучно Носен, образованию от слова „нос“, который вынюхивает, где слаще пахнет». Это меня вывело из себя. Признаюсь. В общем, жестокий ты сукин сын. Теперь я понимаю, как я ценю нашу дружбу, если я тебя простил. Я бы не простил никого другого. Но я хочу, чтобы ты признал, что твое высказывание обо мне было несправедливо. Потому что какой я ни есть — колючий, бесчувственный к людям, слишком напористый (нью-йоркскому еврею приходится немало трудиться, уж я-то знаю!) — словом, каковы бы ни были мои недостатки, я не из тех, кто ищет продвижения любой ценой. Наоборот, я наношу себе ущерб тем, что грублю вышестоящим. В этом смысле мы с тобой одинаковы. И, как правило, я не прощаю тех, кто делает мне гадости. Мне приятно думать, что они будут жалеть об этом всю жизнь.
В общем, хватит — скучно. Я уважаю твои амбиции. Я даже верю, что настанет день, когда мы, двое парней со стороны, находящиеся на самом краю фланга, не родившиеся, как Гарри, с серебряной ложечкой шпиона во рту, получим по большому куску Фирмы. Станем равными Монтегю и Харви, когда придет наше время.
Монтегю вызывает у меня глубокий интерес. Я видел его всего два-три раза, а жена у него — настоящая красавица, и тут у нас поговаривают, что она единственный настоящий гений в Фирме, говорят даже, что она вдвое усложнила Фрейда, хотя этому, конечно, трудно поверить. Я начал подмечать, что одна из болезней Фирмы — излишнее преувеличение своих достоинств. В конце-то концов, не нам мерить себя. Во всяком случае, про Хью Монтегю никто не может ничего с уверенностью сказать. Его рабочее прозвище — не думаю, чтобы это было имя для прикрытия, или кличка, или чтобы он подписывал так телеграммы, — словом, его зовут Проститутка. Я думаю, это потому, что он участвует в столь многих вещах. Настоящий хозяин вотчины. Никакой арендной платы, никакой бюрократической отчетности. У него есть свой кусок контрразведки, что доводит до исступления подразделение Советской России, а кроме того, его люди разбросаны по всей Фирме. Его враги в Технической службе говорят, что он старается создать Фирму в Фирме. Словом, надо пожить в Вашингтоне, чтобы узнать, за какие веревочки кто дергает. Видишь ли, теоретически Фирма, говоря бюрократическим языком, чиновничья территория, но у Даллеса есть тяга к героям и друзьям по Управлению стратегических служб, да к тому же он не слишком любит бюрократов. Поэтому он создает независимые фигуры в игре. Странствующих рыцарей, как он их называет. Они имеют право не считаться с чинами. И Проститутка, безусловно, такой Странствующий рыцарь. Говорят, его считают в Фирме шпионом из шпионов. Судя по внутренней информации, которую мы получаем в Технической службе (а ведь предполагается, что мы все знаем!), Даллес называет его «нашим благородным призраком». Словом, предоставляю тебе об этом судить. Я вначале смеялся над тем, как ты трясся над каждым словом, но теперь начал это понимать. В школе, куда я ходил, все были языкаты, поэтому образование не оставило у меня преклонения перед подлинной силой слова. А теперь я начинаю думать, что le mot juste[40]— архимедов рычаг, управляющий миром. Во всяком случае, в Фирме, клянусь, это так.
Вернемся к Технической службе. У меня возникло кощунственное желание рассказать тебе о самом большом фиаско, какое мы потерпели, почему это письмо и должно быть ультра-ПППС. Мне могут поджарить Kishkes, если не те глаза прочтут его. Не мучайся над тем, что значит Kishkes. Это слово из идиш, и твоих познаний оно не обогатит. Я употребил его лишь потому, что формальным главой Технической службы является некто Сидни Готлиб, и Kishkes — единственное еврейское слово, которое я от него слыхал. Меня, конечно, прикрепили к нему — должно быть, решили, что у нас есть нечто общее. Ну, не так уж много. Одни евреи глубоко традиционны, как моя семья, а именно: наполовину религиозные ортодоксы, наполовину социалисты — словом, типичные евреи, ха-ха! — другие евреи придерживаются совсем другого. Они являются зеркалом своей культуры. Как, например, я. Или как Дизраэли, британский премьер-министр времен королевы Виктории, еврей по рождению, изъяснявшийся на безукоризненном английском языке высших классов британского общества.
Ну так вот Готлиб такой, только он космичен: его интересует все. Странный человек! Живет на ферме недалеко от Вашингтона и каждое утро доит своих коз. Домик на ферме был в свое время хижиной рабов, но Готлиб по воскресеньям занимается плотничаньем и сумел настолько расширить дом, что в нем умещается вся его семья. Миссис Готлиб, кстати, жила в детстве в Индии. Возможно, это объясняет наличие коз! Она дочь миссионеров-пресвитерианцев. Готлиб также выращивает рождественские елки. У него изуродованная стопа, тем не менее он любит танцевать кадриль. По специальности он химик всего лишь с дипломом городского колледжа, тем не менее он гений. Вот почему он никогда не бывает последователен, говорит отрывисто. Должен сказать, ну и наделал же он дел! Конечно, такое возможно, только когда один гений работает в сотрудничестве с другим гением вроде Хью Монтегю. Произошло это три года назад, но это все еще является плохо оберегаемым секретом Технической службы. Пойдешь с коллегой выпить и поболтать, и тебе непременно выложат историю. Я нахожу ее интересной. Тут ты видишь в действии своеобразный принцип обратной морали. Монтегю ведь очень высоко сидит, а эта история делает его для нас как бы более человечным. Конечно, он всего лишь вынес неправильное суждение. Он поставил на Готлиба, а весь вред причинил Сидни.
Вот каков ген. (В Управлении стратегических служб так обозначалась информация.) Три года назад в Технической службе все только и говорили о том, что Советы нашли какое-то магическое средство. С помощью его они не только контролировали поведение своих агентов, но и могли заложить в психику шпиона необходимость самоуничтожения при поимке. У них были также разработаны препараты, вызывающие шизофрению, что освобождало агентов от моральной ответственности. Коммунизм, собственно, к этому и ведет! Магическое средство — орудие идеологии! Словом, Готлиб нашел физическую субстанцию, которая обходит шизофрению. Называется она лизергическая кислота диэтиламид — сокращенно ЛКД, и в Технической службе стали надеяться, что с помощью этого чудо-средства можно будет быстрее снимать информацию с агентов противника. Аллен Даллес требует химикалий, который мог бы заставить перебежчика раскрыться. Своеобразный коктейль правды! ЛКД как раз и побуждает человека говорить правду. В дальнейшем я не очень уверен, потому что получил информацию отнюдь не из первоисточника, а дело состоит в том, что Готлиб разработал милую сердцу теорию вместе с миссис Монтегю и на основе ее теорий. Теория эта исходит из предпосылки, что психическая стена, которую возводит шизофрения, отсекая связь между противоположными частями личности, состоит из неописуемого количества лжи, — настоящая психическая стена, истина находится за ней. Любое лекарство, вызывающее шизофрению, если употребить его по схеме ввести-остановиться-ввести-остановиться, может вызвать вибрацию лжи в стене шизофрении и раскачать ее так, что она даст трещину. Более нормальные люди, наоборот, при этом выберут ту ложь, которая поможет им сохранить свое эго. По теории Гардинер — Готлиба, стену у перебежчика, не важно, психически неуравновешенного или нормального, можно расшатать с помощью ЛКД. Однако сначала Готлиб должен был проверить, отвечает ли ЛКД требуемой цели. Задача немалая. Он взял двух-трех коллег, и они испробовали препарат друг на друге, но они ведь знали, какой ставится эксперимент. И невольно вели себя так, как требовалось.
И вот однажды вечером на небольшом коктейле научный сотрудник Технической службы всыпал дозу ЛКД в «Куэнтро», который пил ученый, работавший в Фирме по контракту. Жертва понятия не имела о проводимом опыте. Имени этого человека я не знаю — этот факт, скрыт за семью печатями, — будем называть его ЖЕРТВА.
Отреагировала ЖЕРТВА на дозу нехорошо. Вернулся этот человек домой в крайне возбужденном состоянии. А был он от природы весьма сдержанным. Признаков явных сдвигов в психике не было. Единственным проявлением действия лекарства было то, что он не мог заснуть. Затем он стал рассказывать жене, что наделал страшнейших ошибок. Правда, что это были за ошибки, он сказать не мог. Через пару дней он дошел до состояния такого возбуждения, что Готлиб отправил его в Нью-Йорк к одному из наших психиатров. Заместитель Готлиба жил с ЖЕРТВОЙ в Нью-Йорке в одном номере. ЖЕРТВЕ, однако, становилось все хуже и хуже. Наконец на глазах у своего сожителя он разбежался и выпрыгнул с десятого этажа сквозь закрытое окно. Ну и конечно, разбился насмерть. Его жене и детям дали правительственную пенсию, а Готлиб отделался тем, что его ударили по рукам. Монтегю подал докладную записку Даллесу. Официальное наказание-де помешает развитию духа инициативы и энтузиазма, столь необходимых для такой работы. Даллес направил Готлибу личное письмо, в котором поругал за ошибочное решение, но копии этого письма — во всяком случае, судя по гену — в досье Готлиба нет. Положение Сидни в Технической службе в наши дни преотличное.
Это письмо произвело на меня сильное впечатление. Дальше я читать не мог. Мои опасения, что Проститутка бесцеремонно использовал меня, подтверждались. Перед моим мысленным взором ЖЕРТВА падала на мостовую.
Мне надо было добраться до непрослушиваемого телефона. Харви сказал, что за мной установлено наблюдение, но это еще требовало подтверждения, да и Батлер не раз говорил мне, как слаб наш персонал, ведущий слежку. Так что стоило рискнуть. Я надел пальто и вышел из комнаты. И тут же вернулся. Я не только забыл сунуть письмо Розена Батлеру под дверь, но и не подумал спрятать пленку с записью К.Г. Выполнив это, я вышел из дома, но уже менее уверенный в том, что хорошо соображаю.
Я только подошел к краю тротуара, как показалось такси, и я прыгнул в него. Мы не проехали и одной десятой мили, как я подумал, что ведь это такси могло дожидаться специально меня. Я быстро расплатился с шофером, нырнул в проулок, добежав до середины его, обернулся, чтобы проверить, не идет ли кто следом, и сердце у меня захолонуло, когда с забора соскочила кошка.
Однако все было тихо, и, насколько я мог разглядеть при свете, падавшем из задних окон домов по обе стороны, в проулке не было никого. Тогда я вернулся к началу проулка и увидел, что такси все еще стоит там, где я его оставил. Я не спеша прошел мимо, стараясь попасть на глаза шоферу, и он по-берлински небрежно поднял в приветствии руку.