Призрак Проститутки
Шрифт:
Признаюсь, хотя за последний год я сотню раз слышал слова «разведка» и «контрразведка», я все еще не был уверен, что знаю разницу между ними.
— А вы не могли бы натаскивать меня сейчас, пока я буду работать в Уругвайском секторе? — спросил я.
— Мог бы, — сказал он, — но все равно тебе придется подождать. Мои Четверги начнутся лишь после того, как я вернусь из Крепости после лета.
— Значит, через два месяца.
— Ты недооцениваешь время, которое проведешь в секторе Аргентины — Уругвая.
Возможно, так оно и было. Но в ту пору я думал иначе. Слишком я был занят поглощением содержимого папок с материалами по географии, политике, экономике, культуре и профсоюзам Уругвая. Довольно скоро я уразумел, что Уругвай — маленькая, похожая на кокосовый орех страна, расположенная на берегу Атлантического океана между Бразилией и Аргентиной. В Уругвае умеренный климат (ура! нет джунглей! отлично!), это Швейцария Южной Америки (гм!), государство, где существуют полусоциалистические нормы социального обеспечения (пф!), край пампасов и скотоводства с единственным большим городом Монтевидео; вся страна с населением менее четырех миллионов человек живет экспортом мяса, кож и шерсти.
Моя работа в секторе Аргентины — Уругвая состояла в основном в зашифровке и расшифровке телеграмм. Это вводило меня в курс операций, которыми вскоре мне придется заниматься. В остальном я потел на ускоренных курсах испанского, страдал от вашингтонской жары в июне и июле, ждал, пока окончатся три недели пребывания Проститутки и Киттредж в Крепости и начнутся его таинственные Четверги, а между делом развлекался, пытаясь представить себе, как выглядят сотрудники ЦРУ и агенты в Монтевидео. Поскольку шифр для обозначения Уругвая был ЛА, с кличками дело обстояло гораздо проще, чем в Берлине: не было СМ/ЛУКА-ПОРЕЯ или КУ/ГАРДЕРОБА, — все начиналось с ЛА/ВИНЫ, ЛА/ЗУТЧИКА, ЛА/МПИОНА и моего любимого — ЛА/МИНАРИЯ. Правда, под ЛА/ВИНОЙ мог подразумеваться рассыльный, а под ЛА/МИНАРИЕЙ — шофер иностранного посольства. Я мог, конечно, показать свое удостоверение и проверить, чему соответствуют эти клички по досье 201, которое хранилось в углу большой комнаты, где помещался наш сектор Аргентины — Уругвая в Аллее Тараканов, но особой необходимости в том не было, и я чувствовал себя еще слишком земным, чтобы этим заниматься. Старшие офицеры неохотно вводили меня в курс более сложных дел, словно это могло как-то их ущемить. Но я готов был ждать. Работа была гораздо спокойнее, чем в Берлине, и мало интересовала меня. Лето в Вашингтоне было жаркое. Я ждал Четвергов.
О них, безусловно, говорили. Однажды жарким днем за обедом в кафетерии двое старших офицеров, приятелей Кэла, выложили мне по этому поводу свои мнения.
— Много шума из ничего, — сказал один.
— Монтегю — человек настолько блестящий, просто до неприличия, — сказал другой. — Да ты и представить себе не можешь, как тебе повезло, что ты попал в число избранных.
Семинар, которому было уже три года, начался в один из Четвергов — на него были приглашены сотрудники Проститутки плюс молодые офицеры, которых ему рекомендовали использовать для своих будущих проектов. Это был Четверг низкого уровня, а раз в месяц проходили так называемые Четверги высокого уровня, на которые приглашались важные гости, как, например, профессионалы — сотрудники Фирмы, приехавшие по делам в Вашингтон из своих берлог за границей.
Во всех случаях собирались за большим столом в приемной Хью Монтегю, просторной комнате на первом этаже желтой кирпичной виллы, где Аллен Даллес расположил свой Центр. Этот элегантный дом, более просторный, чем любое иностранное посольство в Вашингтоне, находился на И-стрит, на достаточно большом расстоянии от Зеркального пруда и Аллеи Тараканов. Проститутка был в числе двух-трех высокопоставленных сотрудников, которые работали с Даллесом, и это обстоятельство придавало нашему семинару особую значимость. Собственно, Аллен Даллес то и дело заглядывал к нам с сигнальным устройством, по которому его вызывали в кабинет (я помню, однажды он даже сообщил нам, что только что говорил по телефону с президентом Эйзенхауэром).
Лекции по Четвергам высокого уровня были, конечно, особенно интересны. Голос Проститутки тогда становился еще более звучным, и он не стесняясь пользовался всем богатством своего словаря. Однако, насколько все это усваивалось каждым из нас, трудно сказать. Проститутка не давал заданий. Время от времени он мог порекомендовать какую-нибудь книгу, но никогда не проверял, насколько мы прилежны, — нет, ему важно было посеять зерно. Несколько зерен дадут ростки. Поскольку сам директор не только бывал нашим гостем, но явно дал этому начинанию свое благословение и частенько кивал, как бы подтверждая, каким чудом является все, о чем здесь говорится (казалось, так и слышался голос мистера Даллеса: «Какой это удивительный мир — мир разведки, метафизический, монументальный, требующий такой проницательности!»), мне было ясно, что по Четвергам высокого уровня Проститутка будет поучать нас по-крупному. Он предпочитал вызывать на разговор себе равных, а нам, остальным, надлежало делать из этого выводы, какие сумеем. Семинары на низком уровне были для нас более полезны. В такие дни занятия, как выразился однажды Проститутка, проводились для «подзарядки мормонов». А таких было пятеро — они усердно записывали лекции, все со степенями из университетов Среднего Запада, все коротко остриженные, в белых рубашках с коротким рукавом, с ручкой в нагрудном кармашке, в темных узеньких галстуках и в очках. Они походили на инженеров, и через некоторое время я понял, что это галерные рабы в подчиненной Монтегю контрразведывательной части Технической службы, где они занимаются шифровальным делом, картотекой, анализом, прогнозами и т. п. Мне это напоминало работу в Бункере, хотя и более целенаправленную, более длительную, да по их лицам видно было, что они готовятся подняться на самую высокую ступеньку среди клерков. Признаюсь, я был снобом, но будучи сыном Смелого выходца с Восточного побережья и, следовательно, по нисходящей младшим Смелым выходцем, выпускником университета «Лиги плюща», а значит, принадлежащим к определенному ярусу в нашем управлении, разве мог я, слушая Хью Монтегю, не чувствовать себя хорошо устроенным? По Четвергам высокого уровня ему случалось пользоваться риторикой безудержного авантюриста. Поскольку память, несмотря на всевозможные подвохи, может быть безупречной, я готов поклясться, что передаю слово в слово то, что Проститутка нам говорил.
— Представление о том, что такое контрразведка, связано с трудностями, к которым мы будем снова и снова возвращаться, — заметил он, — но нам может помочь сознание того, что предмет нашего изучения находится между двумя театрами, двумя отдельными сценами, на которых властвуют паранойя и цинизм. Джентльмены, с самого начала выбирайте какую-то одну линию поведения: слишком часто посещать один и тот же театр небезопасно. Надо все время их менять. В конце-то концов, с каким материалом мы работаем? С фактами. Мы живем в таинственном мире фактов. И неизбежно становимся экспертами по умению проникнуть в суть реальных фактов, вскрывать их и выворачивать наизнанку. Мы обнаруживаем, что призваны жить в сфере искажений. И должны ассимилировать скрытые факты, выявленные факты, сомнительные факты, прозрачные факты.
В тот Четверг высокого уровня у Розена хватило безрассудства прервать Проститутку вопросом:
— Сэр, я знаю значение слова «прозрачный», но не понимаю его смысла здесь. Что значит «прозрачные факты»?
— Розен, — сказал Проститутка, — давай попробуем найти ответ. — И умолк. Я заметил, как он произнес имя «Розен». С легким оттенком скорби протянув «о». — Розен, — продолжал он, — представь себе, что ты находишься в командировке в Сингапуре; роскошная блондинка, настоящая bagatelle[45], постучала в дверь твоего номера в два часа ночи, и она, скажем, — это на девяносто процентов проверено — не является сотрудницей КГБ, а постучала она к тебе потому, что ты ей понравился. Вот это, Арнольд, будет прозрачный факт.
Ребята грохнули. А Розен улыбнулся — я, собственно, почувствовал, что ему приятно было вызвать маэстро на остроту. «Обожаю подкусывать», — казалось, говорил он.
— Джентльмены, — заключил Проститутка, — в нашей работе первостепенное значение имеет разумное суждение. Вот мы пытаемся проанализировать явно неудачную операцию: является ли она следствием ошибки наших противников, бюрократической неразберихи, просчета, или же, наоборот, перед нами ария с тщательно подобранными диссонансами? — Он помолчал. Пылающим взглядом уставился на нас. Так великий актер произносит свой монолог не важно перед кем — перед нищими или перед королями, он произносит его ради того, чтобы сказать то, что хочет. — Да, — продолжал Проститутка, — одни из вас в подобном случае помчатся в театр паранойи, другие запишутся в театр цинизма. Мой многоуважаемый директор, — и он кивнул в сторону мистера Даллеса, — неоднократно уверял меня, что я порой слишком долго задерживаюсь в театре паранойи.
Даллес улыбнулся.
— О, Монтегю, вы можете рассказать обо мне не меньше историй, чем я о вас. Давайте считать, что нет ничего обидного в подозрении. Оно заставляет работать ум.
Проститутка кивнул.
— Человек, обладающий талантом контрразведчика, настоящий артист. — Он произнес это слово с таким же придыханием, с каким русская старушка произнесла бы «Пушкин». — В своей паранойе он способен постичь красоту сценария противника. Он ищет способы должным образом связать между собой факты, чтобы они не стояли каждый в отдельности. Он пытается обнаружить картину, которую никто другой не видит. В то же время контрразведчик никогда не гнушается выслушать предупреждения циника. Ибо цинизм обладает своими достоинствами. Он подобен маслу, брызжущему из раздавленного семени, из каждого провалившегося плана.