Призрак Проститутки
Шрифт:
— Да, изложите нам ваше мнение по этому поводу, — сказал Ричард Хелмс[48]. Согласимся мы с ним или не согласимся, но нам полезно это знать.
Вокруг зааплодировали, как если бы Хелмс самим подбором слов вытащил колымагу дискуссии из рытвины, в которой она застряла, и колымага покатилась дальше.
— В таком случае давайте поговорим немного о вещах основополагающих, — сказал Проститутка. Он сумел взять себя в руки и без смущения выслушал обмен мнениями, а сейчас, вновь овладев ситуацией, заговорил прежним звонким голосом: — В исторической перспективе операции всегда предшествовал сбор информации: полученные данные направляли действия. Однако в наши дни крупные операции затеваются с целью сбора информации. Это перекраивает установившийся порядок и может привести к провалу. Прошлой зимой, когда берлинский туннель еще действовал, сотни переводчиков трудились, обрабатывая поток телефонных разговоров и телеграмм между Восточным Берлином и Москвой. Это требовало не меньших усилий, чем попытка выделить грамм радия из горы урана.
По аудитории прошел одобрительный шепоток.
— И вот эта наша гигантская операция вдруг лопнула. И мы не знаем, как и почему. В один прекрасный день в апреле советские военные грузовики съезжаются к окончанию туннеля в Восточном Берлине, и солдаты начинают копать как раз там, где мы подключены к их кабелям. Русские утверждают, что им об этом донесли. Они знают, что теперь мы зададим им следующие два вопроса: «Кто?» и «Когда?» Трудные вопросы, если не знаешь ответа. Строжайшая дисциплина шпионажа, контршпионажа и контрразведки оказывается погребенной под грудой земли, выгребаемой из КАТЕТЕРА. Но мы все же должны проложить дорогу среди обломков. В вопросе о том, кто это сделал, у нас есть возможность выбора. Учитывая размах операции, секретность соблюдалась весьма относительная: КГБ или Штази вполне могли получить информацию от одного из наших технических работников. Контрразведка исследует эту возможность в надежде, что не придется иметь дело с более серьезными предположениями. Ибо наша следующая версия крайне неприятна. А что, если в МИ-6 сидит «крот»? Или в ФСИ? Или же среди нас? Если пойти по этому пути, аналитикам потребуются годы, и скорее всего они придут к полуобоснованным подозрениям о дотоле вполне надежных офицерах. Следовательно, выяснение ответа на вопрос «Кто?» — это кошмар.
С ответом на вопрос «Когда?» дело обстоит еще хуже. «Когда» ставит страшный по своим последствиям вопрос: сколько времени русские знали о существовании туннеля, прежде чем «обнаружили» его? Если они знали об этом всего неделю или месяц — беда невелика: можно быстро вычислить их попытки дать нам подправленную информацию по своим прослушиваемым телефонам. Убедившись, что это так, можно просто проигнорировать все, что поступило за последнюю неделю или месяц. А туннель мы строили больше года. После чего он работал одиннадцать месяцев и одиннадцать дней. И если у русских было столько времени для подготовки, они, безусловно, могли создать гигантскую по объему дезинформацию. В этом и состоит советский гений. Перед нами возникает настоящая дилемма. Русским эмигрантам, работающим у нас на переводческих фабриках, придется трудиться по крайней мере еще два года, просто чтобы разобрать накопившийся материал, а мы понятия не имеем, можно ли верить этой информации. Если бы мы могли знать хотя бы приблизительно дату, когда начала поступать дезинформация, можно было бы понять, что русские хотят нам внушить. Вместо этого мы вынуждены смотреть на вскрытый туннель и гадать.
— Да ну же, Хью, — прервал его Даллес, — не так уж все и плохо.
— А с моей точки зрения, плохо, сэр.
— О Господи, — произнес Даллес. — Я предпочитаю видеть светлую сторону. В газетах и журналах нас превознесли до небес. В журнале «Тайм» это было названо «Чудо-туннель». А в «Вашингтон пост» материал озаглавили «Туннель любви».
Кое-кто из приглашенных рассмеялся. Даллес вторил им громовым «Ха-ха!». В восстановившейся на время тишине он сунул руку в карман пиджака и достал вырезку из газеты.
— Разрешите прочесть вам кусок из «Нью-Йорк геральд трибюн». Как раз сегодня утром я процитировал это президенту. «Акция необычайной смелости. Если этот туннель был прорыт силами американской разведки (а таково всеобщее мнение), — тут директор выждал, пока стихнут взрывы счастливого смеха, — …он являет поразительный пример того, чего можно достичь смелостью и предприимчивостью. Разведке редко удавалось более умело осуществить столь трудную операцию». — И он сунул вырезку обратно в карман под приветственные возгласы окружающих. — Так что же дал туннель?
Огромное количество информации и немалую головную боль. Наша работа — подозревать всех и вся — продолжается. Тем не менее мы одержали сокрушительную победу ради народа Западной и Восточной Германии. Мы боремся за европейцев, Хью, и факт остается фактом, что все в Восточной Германии, даже русский медведь — malgr'e lui[49], — потрясены нашим туннелем. Господи боже мой, да половина Восточного Берлина ринулась в Альтглинике, чтобы побывать в нем. Советам пришлось устроить закусочную прямо у входа.
Набобы реагировали на это по-разному: любопытно было слышать, как меняется уровень звука. Не все нашли отповедь, данную Даллесом, забавной, но несколько человек громко рассмеялись. Мы же, кто каждый Четверг посещал семинар, едва смели улыбнуться. Собственно, некоторые из нас, в том числе я сам, даже растерялись от такого неуважения. Я чувствовал, как взмывает ввысь возбуждение в комнате, словно поднимаемый на шесте флаг. Мы показали Восточной Германии!
Монтегю выждал, пока стихнет смех.
— Аллен, — сказал он, — перед лицом описанных вами побед все мы, кто работает в контрразведке, считаем, что служим правильной пропаганде.
— Что вы, Хью, что вы! Вы же слишком хорошо меня знаете, чтобы так считать, — заметил Даллес и величественно повел рукой.
Проститутка продолжил лекцию, меня же больше интересовал происшедший в комнате раскол. Наиболее враждебно настроенные офицеры занимали в Фирме положение, легко угадываемое по их лицам. Они были интеллигентнее инструкторов, которые работали с нами на Фирме, и, как и Хант, сохранили в глазах воинственный блеск, который часто воспринимается — и весьма успешно — как блеск ума. И я начал раздумывать, почему они оказались на таком Четверге. И почему Даллес пригласил их вечером на ужин с Проституткой? Явятся ли они туда как друзья или же чтобы поизучать Хью Монтегю, их будущего противника?
Дня два-три спустя я не без удовольствия обнаружил, что не слишком ошибся.
— Я становлюсь в какой-то мере политиканом, — сказал мне Проститутка. — Твой новый шеф резидентуры, боюсь, один из таких. Смотри не заразись от него дешевым патриотизмом. Это ничуть не лучше дешевого христианства и распространяется по нашей Фирме как вирус.
— Дассэр, — сказал я, — боюсь, вам предстоят нелегкие времена.
— И все же можешь ставить на меня.
— Мистер Даллес был хоть немного на вашей стороне в вопросе о туннеле? — спросил я. — У меня не создалось такого впечатления.
— Ну, Аллен любит поддерживать со всеми хорошие отношения. Он даже даст орден Харви, пока сидит в своем кресле. Но в действительности он страшно встревожен в связи с туннелем. Что, если кто-то из нас продал КАТЕТЕР русским?
— «Крот»?
— Да нет. Кто-то из ответственных сотрудников. И совершил это из высокопатриотических чувств.
— Вы это серьезно?
— Можешь восстановить в памяти мои доводы?
— О, по-моему, я помню наш разговор на эту тему, — сказал я. — Туннель позволил нам понять, что русские слабее, чем мы ожидали.