Призрак Проститутки
Шрифт:
Киттредж.
16
Письмо было написано мелкими готическими буковками. К тому времени когда я дочитал его, тоска по Киттредж набросила еще одну петлю на мое желание бежать от этой любви.
11 января 1958 года
Дорогая моя Киттредж!
Не буду даже и пытаться говорить вам, как ваше письмо приблизило меня к вам. Как сильно, должно быть, вы пережили эту чертову несправедливость, которая с вами произошла. Теперь я понимаю, почему вам было приятно получать мои письма, полные разных мелочей. В таком случае позвольте отвлечь ваши мысли. Здесь, в нашей резидентуре, в рабочий день, когда сразу два или три задания доходят до кипения (или рассыпаются), чувствуешь себя так, точно сидишь в машине, изображенной Рубом Гольдбергом[95]. Сейчас, в субботу днем, у нас тихо — редкий случай, чтоб было тихо субботним днем среди январского лета. Все мои знакомые — на том или на другом из желто-бурых пляжей, на берегу океана цвета кофе. Жарко, и я сижу в шортах по-прежнему все в том же дешевом гостиничном номере — поверители, я один из трех старейших обитателей этого отеля. Киттредж, я горжусь тем, как мало меня интересуют материальные вещи. С другой стороны, я буквально пускаю пары от удовольствия, перечисляя то, чем мы занимаемся в резидентуре. У меня такое чувство, будто это мое собственное предприятие, и я с гордостью провожу инвентаризацию.
Вот вам хорошая порция новостей. В доме Боскевердов расположились два отвратительных типа, прибывших из Вашингтона, из отдела Советской России. Вечерами, по вторникам, ЛА/ВИНА ведет скрытые сражения с группой студентов-леваков на другом конце города. Вы помните, что ЛА/ВИНА малюет лозунги? И по-прежнему существуют Пеонес, и Либертад, и Шеви Фуэртес, к которым прибавились русские, вернее, одна русская пара. У меня установились добрые отношения с Мазаровым и его женой, и мы ходим друг к другу в гости. Да, единственное серьезное изменение в моем положении: мне разрешено (при соблюдении крайней осторожности), не только разрешено, а даже велено поддерживать отношения с Мазаровым. Это вывернуло наизнанку всю мою внутреннюю жизнь.
Однако прежде чем это описывать, не могу не сказать вам, Киттредж, как я вас обожаю. Я абсолютно не могу понять, как кто-либо, занимающийся нашим делом, может хоть на минуту усомниться в существовании Альфы и Омеги. Один из хороших преподавателей филологии в Меле сказал, что такие слова, как «абсолютно», могут употреблять лишь безнадежно влюбленные. Вот уж абсолютно нет.
Итак, переходим к моему доброму другу Борису Геннадиевичу Мазарову и его жене-цыганке Жене. (Женя сказала мне однажды, что она на одну девятнадцатую цыганка.)
«На одну девятнадцатую?» — переспросил я.
«Вы такой же отвратительный, как и русские: подавай вам точные цифры, числа, факты», — сказала она.
«И все-таки на одну девятнадцатую?» — не отступался я.
«Такой красивый молодой человек, а задает глупые вопросы!»
Воспроизведя этот обмен любезностями, я вижу, что не дал представления о Жене. Она не пустенькая. Держится так, точно в России ничего не изменилось с тех пор, как Достоевский был избавлен царским указом от расстрела. Женя вызывает исторические ассоциации. Теперь я знаю, как выглядела дворянка из провинции в середине XIX века. В обществе Жени на память приходят лучшие образцы русской литературы. Перед тобой возникают разочарованные тургеневские героини и ни с чем не сравнимые описания провинциальной жизни у Чехова. Все это в моем представлении воплощено в Жене. Но это также женщина, жившая при ужасах сталинского режима. Знаете, Киттредж, страшные опустошения, произведенные в России за время советской власти, можно представить себе по исстрадавшейся душе Жени. На вид ей за сорок — русские показывают свой возраст так, как мы этого не делаем. Знаете, мне кажется, они получают мрачное удовлетворение от того, что их изрезанные морщинами лица выдают подспудные движения души. Мы, американцы, запищали бы, если бы кто-то решил, что может заглянуть в глубину нашей души, но русские, возможно, именно этого и хотят. У меня бывали в жизни катаклизмы, и я видел, как государство заставляло моих друзей страдать, но я никогда себе не лгал. И именно это я читаю в лице Жени. У нее совершенно необыкновенные, бездонные черные глаза. А ведь она видела страшные вещи. Она — сотрудница КГБ. Или по крайней мере муж ее кагэбист. Потом она сказала мне, что ей тридцать три. Да, история оставила свои следы на русских лицах.
Ну вот, я забрасываю вас новыми именами, ничего не рассказывая о развитии событий, но дружба с Мазаровыми — самое интересное, что у меня есть в Уругвае, хотя она и возникла в результате усилий брокеров с обеих сторон.
Наша дружба возникла, потому что здесь, в Монтевидео, мы часто выступаем под «крышей» Госдепартамента. «Это прикрытие становится нашей коркой» — одно из любимых изречений Ханта. Ему, конечно, вовсе не претит выступать в качестве первого секретаря американского посольства. Как вы, наверное, помните, наш посол, достопочтенный Джефферсон Пэттерсон, — выдвиженец Эйзенхауэра, милый человек, безнадежно заикающийся, когда говорит по-английски, и заикающийся еще больше, когда пытается перейти на испанский. Поэтому Пэттерсон избегает появляться на светских приемах. Его заместитель, советник, — человек вполне пристойный, но жена у него халда, она сбрасывает туфли на приемах с танцами и вскидывает вверх ноги, объявляя: «Grand jete» [96]. Нечего и говорить, ее изъяли из общения. Таким образом, поле деятельности оказалось открытым для Хантов, а иногда для Порринджеров и для меня.
На приемах следует не забывать установки Госдепа, который считает, что постоянные призывы Хрущева к сокращению вооружений, хотя им явно нельзя верить, тем не менее требуют соответствующих шагов со стороны американцев. Мы-не-можем-еще-раз-проиграть-в-глазах-общественного-мнения — такова на сегодняшний день позиция Госдепартамента. Нам даже пришло указание из отдела Западного полушария: рекомендуется тщательно контролируемое братание с советскими людьми. Теоретически мы готовы установить дружеские отношения с любым русским, который бросит в нашу сторону взгляд, но на практике, всякий раз, как завязывается разговор за столом с тарталетками, мы ведем себя так, будто пришли поздравить с Рождеством прокаженных. А кто же захочет ставить под угрозу свою карьеру, братаясь с человеком, который так мало тебе предлагает?
Словом, директива поступила. И у нас ожил пункт ГОГОЛЬ (так мы теперь именуем виллу Боскеверде), поскольку русские возобновили приемы в саду. В Кислятине сочли необходимым прислать к нам двух своих оперативников. Отдел Советской России почти целиком состоит из антисоветски настроенных русских, поляков и финнов, свободно владеющих русским языком. Странная это компания. Параноики, замкнутые на себе и излучающие не больше тепла, чем морские уточки. Однако фамилии у прибывших к нам ирландские, если не считать написания. Пишется Хойлихен (произносится Хулихен) и Фларрети (произносится Флаэрти). Хойлихен и Фларрети дежурили по восемь часов в пункте ГОГОЛЬ весь прошлый месяц и сделали бог знает сколько фотографий с приемов, проходивших в саду Советского посольства.
Хант называет их нашими Финскими Миками. Если на них не нажимать, Финские Мики давали бы нам ноль информации, но Хант знает, как распутать паутину в Аллее Тараканов. Результат: Финские Мики нехотя выдают нам крохи с барского стола.
Самое крупное открытие (сделанное благодаря съемке русских и их гостей в саду и последующего многочасового изучения пленки): в советском посольстве замечена измена. Похоже, весьма теплые отношения установились между новым советским резидентом КГБ по фамилии Вархов, Георгий Вархов, который и выглядит соответственно — сложением похож: на танк, голова бритая и гладкая, как ядро, и нашей (готовы ли вы к такой информации?) сентиментальной Женей.
Я узнал об этом после того, как подружился — при соблюдении всех пропорций — с Мазаровыми. Я по-прежнему считаю Женю сентиментальной, хотя ее вкус — увлечение Варховым — меня поражает. Но Финские Мики уверены в достоверности своей информации. Логика подобного выбора сводится к следующему: измена может произойти на каждом приеме. Мы видим улыбки, взгляды, слышим шепот — весь язык жестов. Но все это мимолетные впечатления. Намеки подстерегают нас повсюду, но подтверждения у нас нет. Однако на пленке, если хватает терпения по нескольку раз просмотреть каждое движение наших актеров, неопределенное может стать определенным. С помощью этого метода мы на семьдесят пять процентов убедились теперь в том, что у Жени Мазаровой связь с Георгием Варховым и что Борис Геннадиевич Мазаров в курсе ситуации.
Мне неприятно заканчивать на этом письмо, но меня срочно вызывают по делу. Поскольку я буду проезжать мимо посольства, я отправлю это письмо и постараюсь завтра дополнить его последними новостями. Надеюсь, тогда сумею дать вам полный отчет. Извините, что так внезапно обрываю послание.
С любовью
Херрик.
17
Срочный вызов по телефону не был связан с работой, а исходил от Салли. Ей необходимо меня видеть. Она только что была у врача: он сказал, что она беременна.