Призрак Проститутки
Шрифт:
Среди всего этого поступает следующая телеграмма. После расшифровки читаем — кому: ЛА/АСЬЕНДА. От: КУ/УПЫРЬ-1. ПОЗДРАВЛЯЮ ЛА/ЗЕЙКОЙ БЛЕСТЯЩАЯ ПОДРОП УДАЧИ.
«Подроп», Киттредж, означает «подрывная операция», сеющая панику в стане противника.
Хант на седьмом небе.
«Твой друг впервые признал нашу работу с тех пор, как ужинал со мной два года назад. — Он прочистил горло. — Ты ведь знаешь Проститутку, Гарри. Что за этим кроется? Он хочет подключиться?»
«Он не стал бы вам писать, если бы хотел отобрать это у вас», — предположил я.
Просто поразительно, Киттредж, как вдруг становишься экспертом. Я, который никогда не понимал Хью, теперь объясняю другим его действия.
«Так что же он хочет этой телеграммой сказать?» — спросил Хант.
«По-моему, он искренне вас поздравляет. Это же все-таки славная операция».
«Еще бы. — Хант не может до конца доверять мне, когда дело касается Хью Монтегю, а с другой стороны, я говорю именно то, что ему хочется слышать. Поэтому он склоняется к тому, чтобы верить мне. Потом все-таки качает головой. — Нет, эта телеграмма неспроста».
«А почему бы вам ему не позвонить?» — предлагаю я.
Он вздыхает. По-моему, ему неохота.
«Такой разговор требует красного телефона», — наконец произносит он.
Я вышел из кабинета Ховарда. Через пятнадцать минут он снова вызвал меня. Он так и сиял.
«Монтегю совсем не такой плохой, когда соизволит быть обходительным. Теперь он хочет с тобой поговорить. Хочет и тебя поздравить».
Когда я подошел к непрослушиваемому телефону, можете не сомневаться: Ховард все еще болтался в кабинете. Поэтому я не посмел закрыть дверь в кабину. Ваш дражайший супруг вместо приветствия произнес своим таким знакомым голосом из подземелья: «Скажи во всеуслышание, как ты рад, что мне это понравилось».
«Дассэр, — сказал я. — Я чрезвычайно рад, что вам это понравилось».
«Ладно, — сказал Хью, — хватит об этом. Телеграмма была просто поводом подозвать тебя к телефону. Я вовсе не в таком восторге от ЛА/ЗЕЙКИ. Она мало что даст. Мазаров и Вархов сделаны из твердого материала. Они никогда не перейдут к нам. Во всяком случае, это не моя игровая площадка. Я звоню в связи с тем, что у меня есть к тебе вопрос. Как бы ты отнесся к переводу в Израиль?»
«Вы же несерьезно! Это такой лакомый кусочек!»
«Не спеши. Правит бал там в значительной мере Энглтон. В качестве моего представителя работать тебе будет нелегко. Однако парочку позиций я за собой удерживаю. В МОССАДе не все до последнего влюблены в Матушку. Парочка израильтян больше склонна работать со мной».
«В таком случае мне, пожалуй, стоит над этим поразмыслить».
«Безусловно. К плюсу относится и то, что МОССАД — это бриллианты в разведывательной игре».
«Дассэр».
«Ты либо выйдешь из этой схватки мастером, либо сломаешься».
«Сломаюсь?»
«Будешь раздавлен. — Он помолчал. Поскольку я не откликался, он продолжал: — Это вотчина Энглтона. Тут нет вопроса. И ты будешь врагом Иисуса». — Он произнес «Хесуса», имея в виду Джеймса Хесуса Энглтона.
«Почему же вы предлагаете мне туда поехать?» — К сожалению, мне пришлось это прошептать, чтобы Ховард не услышал.
«Потому что ты можешь выжить. У Хесуса в руках не все карты. Несколько штук я оставил себе».
«Могу я подумать о вашем предложении?»
«Думай. Ты на развилке. Размышляй».
«Как нам снова связаться?»
«Позвони Розену. Он теперь мой раб Пятница. Позвони ему в Техническую службу по одному из обычных телефонов. Поболтай по-приятельски о чем-нибудь безобидном. Если ты решишь, что Израилю надо дать „зеленый свет“, брось как бы между прочим: „Как я тоскую по Мэну здесь, в Монтевидео!“ Об остальном уж я позабочусь».
«А если решение будет отрицательным?»
«В таком случае, милый мальчик, не употребляй кодовой фразы. Розену нечего будет мне передать».
«Дассэр».
«Даю тебе два дня на размышления».
И он повесил трубку, прежде чем я успел спросить его про вас, Киттредж. Да он бы ничего и не сказал.
Не стану описывать вам следующие сорок восемь часов. Я взлетал в небеса. Потом трясся от дикого страха. Энглтона боятся не меньше, чем вашего супруга, но к чести Хью и Энглтона надо сказать, что в управлении о них ходят легенды, хотя никто толком не знает, чем они занимаются.
В последующие два дня я познал в себе две вещи, дражайшая замужняя дама. Я увидел пропасть трусости и почувствовал ее зловоние и поднялся на дотоле неведомые вершины честолюбия. Даже вспомнил тот момент, когда вернулся к игре в поло. Кончилось дело тем, что я стал звонить Арни Розену в Техническую службу по открытому телефону, исполненный решимости сказать, как я скучаю по Мэну.
Однако стоило мне приблизиться к этой теме, как он оборвал меня.
«Забудь про отдых, — сказал он. — Твоя просьба об отпуске отклонена».
«Что?».
«Да».
«Почему?»
«О-хо-хо».
«Я не могу с этим смириться. Назови причину».
«Дело в твоей матушке. Твоя матушка препятствует твоей поездке в Мэн».
«Моя мать? Джессика?»
«Да».
«Но она не может этому мешать».
«Ну, есть причина, хотя не она принимает решение».
«А кто принимает решение?»
«Скажем, твой отец. — Пауза. — Да. Говоря схематично. — Снова пауза. — И человек, у которого ты должен был остановиться, глубоко сожалеет, что не может выслать тебе деньги на самолет».
Мне показалось, что картина складывается, но потом я уже не был так в этом уверен.
«Арни, вдолби мне все еще раз».
Ведь вполне возможно, что такое одолжение отработает в будущем. Розен лихо играл в эту игру.
«Ну, — сказал он и произнес „ну“ так, словно открывал передо мной дверь, — мне, например, никогда бы не разрешили отправиться в те леса».