Призрак Проститутки
Шрифт:
«Что же до всех нас, — буркнул Порринджер, — мы занимаемся обычной повседневщиной».
Порринджер едва ли мог быть мне союзником, но достоинство похмелья состоит, пожалуй, в том, что оживают старые клише. В шторм любой порт годится! Порринджер при всех своих недостатках не был глуп.
Мы отправились в одно из кафе, каких много на улице. Пыльные металлические стулья, липкие от кофе крышки столов, реклама аперитивов на вывесках, плохо одетые домашние хозяйки, поглощающие мороженое, мальчишки, прогуливающие школу. По-моему, единственное место на свете, где кафе на улице выглядят как надо, это Париж, но наше кафе — увы! — не в Париже, а в Монтевидео, хоть и называется не как-нибудь — кафе «Трувилль»: семьдесят или восемьдесят грязных круглых столиков из белого металла расставлены на тротуаре бульвара Генерала Артигеса. Это, как и следует ожидать, транспортная артерия города. Такого рода улицы в Южной Америке всегда носят имена генералов. Авенида Генерала Аорты, бульвар Генерала Каротида, авенида Адмирала Клоака. Если я без нужды жесток к Монтевидео, городу, который не сделал мне ничего плохого, это объясняется тем, что в такое утро второсортный морской порт выглядит, несомненно, олицетворенной клоакой нашего грязного мира. Или же это объясняется моим жутким настроением?
Выждав двадцать минут (в течение которых Порринджер изливал свое раздражение на Ханта), я приступил к делу. Что он, Порринджер, знает о Либертад?
«О ней я знаю почти все, — заявил он и похлопал себя по животу. — Так что начинай ты».
Да, произносит он это, как сноб, успешно окончивший университет и овладевший куда большим количеством библиографического материала, чем вы в состоянии когда-либо осилить.
Я решаю попробовать проткнуть этот надутый шар. Тогда, по всей вероятности, он выложит свою информацию. Порринджеру всегда трудно удержать при себе то, чем он владеет.
И я рассказываю ему то, что сообщил мне Шеви про перемену секса.
«Да, — произнес он. — Я думал, не предупредить ли тебя насчет Шеви».
«Почему же ты этого не сделал?»
Он передвинулся в кресле.
«Это же твой агент. Я не гажу в каждом ласточкином гнезде».
Я подумал, что Порринджер, должно быть, ждал, когда ЛА/ВРОВИШНЯ лопнет и засыплет меня осколками.
Словно прочитав мои мысли, Шерман добавил: «Я не хотел устраивать шума в резидентуре по поводу Либертад. Да и ты не хочешь».
«Можешь рассказать мне, что ты о ней знаешь?»
Он кивнул с таким видом, словно судья, приятно передохнув, принял решение в пользу просителя.
«Ну, — сказал он, — мне эта история с самого начала не понравилась. Пеонес мог иметь любую проститутку в Монтевидео (я хочу сказать, он любит густую поросль на девчонке еще больше, чем я). Так чего же он искал на Кубе? Какого-то извращения. Иначе быть не могло. Я послал в Гавану запросы насчет дамочки и узнал лишь, что все шито-крыто. Тогда я обратился к одному приятелю из отдела Западного полушария, который занимает там не последнее положение, но Либертад вернулась сюда с Пеонесом прежде, чем мой приятель мог что-либо мне прислать. Я все же узнал, что ее покровителем в Гаване был техасский приятель американского посла у нас в Уругвае, и потому мы ничего не могли выжать из гаванской резидентуры. Немного позже — слишком поздно — я обнаружил, что Либертад из тех гермафродитов, которые ездят в Швецию выворачивать наизнанку свой шланг».
«Выворачивать наизнанку?»
«Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь про шведскую хирургию?»
«Не могу сказать, что знаю».
«Живи и учись. Шведские мясники не просто отрезают член и яйца, а потом протягивают руку за денежками. Эти Олафы считают себя виртуозами. Они убирают мускулы, но из гуманных соображений оставляют кожу мошонки и пениса, так как в эпидермисе этих частей тела нет нервных окончаний. Затем хирург проделывает дыру, которая, боюсь, никуда не ведет, и обкладывает ее полученной таким образом тканью».
Он походил на буйвола: не сдвинешь с места, а уж если пошел, так не остановишь.
«У меня возникло несколько вопросов, — продолжал он. — Мы здесь под Хантом. Шефом, который главной целью тайных операций считает залавливание местных полицейских. Ховард влюблен в Пеонеса, а Пеонес влюблен в Ла Ленгуа. И я обладаю информацией, которой будут так же рады, как сифилису в чашке Петри. Но ты меня знаешь. Я никогда не довольствуюсь тем, что имею. Я начинаю расспрашивать в местных борделях, а они, братец мой, все тебе выложат. До Гаваны Либертад именовалась Родриго. Родриго Дуразно, не как-нибудь. Специальное обслуживание. Полноценный пенис, которым он не мог пользоваться как надо, и груди. Был своего рода главным номером на оргиях. Ну, сам понимаешь. — Порринджер поставил чашку на блюдце и скорчил гримасу. — Кофе ужасно кислый. — Он поманил официанта, указал на пустую чашку и сказал: — Родриго решил переделать себе пол. Стал копить песо. Отправился в Швецию. После операции уже она поехала в Лас-Вегас опробовать новую дырку. (Киттредж, ничего не могу поделать: так он говорит. Считайте его техником в области инженерии плоти.) Словом, Хаббард, ее водопроводная труба не работала, как предсказывали шведы. Дыра оказалась слишком нежной и не выдерживала напора. Может, что-то там сместилось. А задняя дырка, которая в дни работы в Монтевидео была надежным выходом из положения, не могла функционировать из-за близости к оперированному месту — она могла служить лишь для испражнения, для чего и была создана Богом, пока мы, грязные фермеры, не явились на свет. Так что добрые старые времена, когда можно было отработать задницей, отошли в прошлое. Как же Либертад управляется теперь? Хозяйки борделей, с которыми она продолжает дружить, рассказали мне, что она так научилась работать руками — ни один мужик ничего не поймет. Мне трудно такому поверить, но так говорят. Она подцепила своего техасца в Лас-Вегасе, он взял ее с собой в Гавану, и она многие месяцы скрывала от него свою тайну. Он считал, что нашел блондинку-динамит, которая любит трахаться в темноте. Не знаю, сколько денег сделал этот мужик, но в постели он оказался дурак дураком, верно? Как насчет того, чтобы съесть по сандвичу и выпить? А то от этих разговоров я проголодался».
Мы пообедали в кафе «Трувилль» — съели ноги и мозги, глядя на мчащиеся мимо машины.
«Если проститутке удается провести мужика с помощью масла и пяти ловких пальцев вместо влагалища, можно не сомневаться: она об этом растреплется. И другие шлюхи станут про нее трепаться. Так что это обошло весь район от мыса Горн до Карибского моря. Узнала об этом и резидентура в Гаване. Новость — пальчики оближешь. Им пришлось сказать американскому послу, что его техасский приятель живет с оперированным гермафродитом, бомбой, которая может взорваться скандалом. После чего все вздохнули свободно, а техасец приготовился от нее избавиться. В результате Либертад написала пылкое письмо Пеонесу, который знавал ее как Родриго Дуразно. А теперь, увидев на фотографиях нагую блондинку, потерял голову. Жаль, что я обнаружил это слишком поздно. Либертад немало нервов мне портит. Любой мужчина, который родился наполовину женщиной и отдал свое орудие производства на съедение рыбам, едва ли сможет сказать КГБ: „Убирайтесь, вы не христиане“. — Он кивнул. — Таков мой улов».
Тогда я задал вопрос, который все время боялся задать: «А Ховард знает про Либертад?»
«Тебе надо научиться лучше понимать Ховарда и управление. Это старые дамы. Благородные старые дамы».
«Не уверен, что я тебя понимаю».
«Ты когда-нибудь находился в одной комнате с благородной старой дамой, когда кто-то издал трубный звук? Я, по правде сказать, никогда в таком положении не был, но говорят, благородная старая дама все слышит. Просто, сеньор, никто не портил воздуха».
«Послушай, Порринджер, Ховард же не дурак».
«Я вовсе и не намекал, что он тупица, просто он знает, когда надо рот открывать. До тех пор пока Пеонес является защитником, который всегда на три ярда впереди остальных, Ховард предпочтет делать вид, что ничего не знает. — Порринджер рыгнул. — Похоже, мы снова переходим к твоим проблемам, joven. Что касается ЛА/ВРОВИШНИ, должен сказать, что я обеспокоен, но не очень. Проанализируем все возможности. Я бы считал Шеви по-прежнему надежным. Как, по-твоему, может он быть двойным агентом?»
«Это не вытанцовывается, — сказал я. — Зачем КПУ портить собственные ряды и создавать двойного агента, который не ведет нас, а только подкармливает?»
«Он же привел тебя к Либертад».
«Это правда».
«Тем не менее я, пожалуй, согласен с тобой. Не вытанцовывается. Идти на такие тонкости, чтобы сажать двойного агента в Монтевидео? Игра не стоит свеч. По-моему, надо заниматься главным. — Он подумал и мрачно повторил: — Заниматься главным».
Киттредж, я заметил, что люди порой повторяют одни и те же выражения. Не является ли это как бы двойным и одновременно раздельным подтверждением согласия со стороны Альфы и Омеги, способом сказать: «Да, я весь за это».