Призрак Проститутки
Шрифт:
Пустоту заполнила Либертад.
«Я слышала, — сказала она, — что ваш друг Бенито Нардоне очень одинокий человек».
«Мне он представляется человеком очень занятым», — сказал Хант и положил на скатерть руки ладонями вниз, растопырив пальцы и как бы давая понять Либертад, что надо отступиться.
Либертад, в свою очередь, положила руки на пальцы Ханта, чего я бы не стал делать.
«Я хочу, — произнесла Либертад, — чтобы вы сказали Бенито, что он самый привлекательный мужчина, какого я встречала. Я имею в виду не только в Уругвае, а и во всех странах, где я была».
Хант вытащил руки из-под ее пальцев.
«Моя дорогая, я мог бы сказать ему это раз пятьдесят от имени дам, не менее привлекательных, чем вы, но я так не поступаю. Наши отношения на этом не строятся».
Ее глаза заискрились.
«И вы не сделали бы этого для меня?»
«Вы наверняка вполне довольны чудесным сильным мужчиной, который с вами».
Последовала пауза, настолько долгая, что возникло неприятное чувство, будто Хант сейчас встанет и уйдет: его нрав не был учтен. Тут снова вмешался Шеви.
«Позвольте, я расскажу о себе», — сказал он.
Хант кивнул.
«Я бедный профессор классических языков, человек, которому приходится довольствоваться своей наблюдательностью, ибо я не занимаю большого места на арене жизни».
Киттредж, я поверить не мог нахальству Шеви. Скверно было уже то, что он назвался Сааведрой, поскольку Хант мог расспросить дона Хайме про менее знатную ветвь семьи, но заявить, что он к тому же еще и профессор классических языков! Если я не ошибаюсь, Ховард в университете Брауна прослушал несколько курсов по греческой и латинской цивилизации. Не могу сказать, чтобы я чувствовал себя уютно при таком направлении разговора.
«Наблюдая за вами, сеньор, — продолжал Шеви, — могу сказать, что я аплодирую вашему проницательному уму. Вы из тех, кто двигает события. Так что бедный профессор греческого готов, несмотря на пропасть, разделяющую нас по положению в жизни, угостить вас и вашего приятеля стаканом вина».
«Извольте, — сказал Хант, — при условии, что смешивать мартини буду по-прежнему я».
«Хорошо, — сказал Шеви. — Вы смешаете мартини, мы выпьем, и я заплачу».
«И все будет улажено», — сказал Хант по-английски.
«Ха-ха! Проницательное замечание, — произнес Шеви. — Я это говорю как поклонник американского, не английского, языка. Американский язык более грубый, но больше нам подходит. Он приспособлен для солдат — гладиаторов новой империи. Да вы и похожи на римлян».
«При том преимуществе, что мы ближе к моральным концепциям греков».
«Ха-ха! Чрезвычайно проницательное высказывание», — сказал Шеви.
Я был поражен его актерскими способностями. Роджер Кларксон, первый куратор Шеви, называл его бездарем, но Роджер, возможно, ни разу не присутствовал при подобной импровизации. Шеви вполне вошел в роль доктора Сааведры.
«Сэр, надеюсь, вы не обидитесь на мои слова, — сказал он, — но я не мог не видеть, сколь безапелляционно вы отмели, признаюсь, амбициозный интерес мисс Ла Ленгуа к фигуре Бенито Нардоне. Должен заметить, что, по моему скромному мнению, вы совершаете серьезнейшую ошибку».
Либертад кивнула с глубокомысленным видом.
«Бенито Нардоне, — продолжал Шеви, — человек из народа, который по велению политической карьеры вынужден был расстаться со своими старыми друзьями. Если он станет президентом Уругвая, ему понадобится восстановить доверие у населения. Это доверие может быть восстановлено исключительно с помощью Либертад Ла Ленгуа. Она женщина из народа, ставшая дамой, как и он стал господином…»
«Знаете, — прервал его Хант, — эта аналогия не выдерживает критики». Позже Хант скажет мне: «Очень нужна Бенито проститутка, от которой все еще разит начальником полиции».
Но Шеви, явно обладавший известной долей телепатии, в свою очередь одержал над ним верх.
«Не исключаю, сеньор, — сказал он, — что вы чувствуете известную озабоченность, не разгневается ли нынешний покровитель дамы, но уверяю вас: лицо, о котором идет речь, почтет за честь уступить любовь своей жизни будущему спасителю Уругвая».
«Да, — сказала Либертад, — Педро смирится с утратой».
«Дорогая моя, — сказал Хант, — я вовсе не хочу кого-либо обескураживать».
«Многие аргентинцы не верили сначала, что Хуан Перон и Эвита что-то для них сделают. Однако многие исторические перемены были произведены именно этой дамой», — заметила Либертад.
«Не могу с вами не согласиться, — сказал Хант, — и уверен, что ваши многочисленные связи помогут вам встретиться с Бенито и вы очаруете его, как очаровывали многих важных особ прежде. Возможно, настанет день, когда ваши мечты осуществятся. Я же не могу впрямую помочь вам, поскольку это не соответствовало бы моему статусу гостя в вашей стране. — Он кончил смешивать коктейли, протянул ей стакан и улыбнулся. — Разрешите выпить за вашу красоту».
«За ее красоту», — подхватил Шеви и залпом проглотил больше половины своего мартини.
«И за потрясающего Педро Пеонеса, сильного мудрого человека высоких помыслов».
«И двадцати трех достоинств!» — сказала Либертад.
Мы рассмеялись, рассеяв мрачную атмосферу, пока длился смех. Принесли еду, и она оказалась просто плохой. Резиновая белая рыба, поджаренная на прогорклом масле, с гарниром в виде клейкого риса. При такой еде оставалось лишь поглощать мартини.
Шеви к этому времени впал в знакомое мне состояние. Если бы мы находились на конспиративной квартире, я готовился бы сейчас к вспышке раздражения.
«Изо всех существ, в чьих жилах течет кровь, — произнес Шеви по-английски, — самым легкоранимым является женщина».
«Что-что?» — переспросил Хант.
«Это из Еврипида, — сказал Шеви, — „Медея“ в переводе профессора Гилберта Мэррея».
«Первый класс», — сказал Хант.
Шеви поднял свой бокал:
«Аплодирую вашему мартини.»
«Пьем до дна», — объявил Хант и осушил свой бокал.
Я никогда не видел, чтобы он столько пил за обедом. Ему наверняка пришлось мобилизовать свои силы, чтобы проявлять такое безразличие к Либертад.