Призрак Проститутки
Шрифт:
Я достаточно скоро узнал, что такое карета мыльного магазина. К.Г. была майором Женской вспомогательной службы и административным помощником генерала Люсьена Траскотта. Выйдя замуж и наполовину уйдя в отставку, она наблюдала за содержанием конспиративных квартир. В тот день мы с ней проехали по Берлину в скромном фургончике без опознавательных знаков или флажков, и я поднимался по лестницам или в старых лифтах с защелкивающимися решетками, таща кипы полотенец и простыней, туалетную бумагу и баллончики с каустиком, а кроме того, пиво, и вино, и хлеб, и колбасу, и блоки сигарет, и коробочки сигар, а из квартир выносил грязные полотенца и простыни (оставляя объедки, мусор и пустые бутылки заботам горничных) — так я обслужил семь квартир в таком же количестве районов. Если три из них были в новых домах, новенькие и чистенькие, со светлой шведской мебелью и венецианскими окнами, то четыре остальные походили на пристанище с коврами в пятнах, где мы с отцом ночевали в Вашингтоне.
К.Г. не болтала попусту, но чем была занята ее голова, можно легко догадаться. Она лихо снимала белье с кроватей, проводила инвентаризацию всего, что находилось в квартире, и я заметил, что всякий раз она по-разному стучала во входную дверь, прежде чем вставить ключ в замок, по всей вероятности, чтобы предупредить куратора, снимающего информацию с агента, о своем появлении. Однако в тот день ни в одной из квартир никого не оказалось. Так мы обошли семь конспиративных квартир без обитателей.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказала она, когда мы покончили с обходом. — Слишком много конспиративных квартир пустует.
— Нечто подобное я как раз говорил себе.
— Зато когда они нам нужны, они под рукой.
— Да, майор.
— Ты сегодня не видел ни одной горничной, Хаббард?
— Нет, мэм.
— Если бы увидел, то заметил бы, что это не только что вылупившиеся цыплята. Можешь сказать почему?
— Ну, если кому-то из наших агентов надо залечь на несколько дней, а горничная молоденькая, между ними могут возникнуть близкие отношения.
— Развей, пожалуйста, эту мысль.
— Ну, предположим, один из агентов КГБ — а это тренированные любовники: нам говорили во время подготовки, что такие агенты у КГБ существуют, — сумел поймать в свою сеть одну из горничных, тогда КГБ может получить доступ к конспиративной квартире.
— Хочешь верь, хочешь нет, — сказала она, — но ты один из немногих новичков, кто понял это с первых же шагов.
— Ну, я все-таки подготовлен к этому немного больше других. Я ведь сам пошел на эту работу. Мой отец — старый сотрудник управления.
— Хаббард? Не Кэл Хаббард?
— Именно он, майор.
— Мой муж знает твоего отца.
— Мой отец с большим уважением относится к вашему мужу. — А сам я все это время думал, послал ли Кэл обещанное письмо. И решил, что послал. Как-то по-особому она произнесла: «Не Кэл Хаббард?»
— Я поговорю с мужем о тебе, — добавила К.Г.
Однако в течение следующей недели приглашения посетить шефа не последовало. Эта моя работа стала более интересной. Еще один младший офицер прибыл к нам из Штатов. Поскольку я был в Берлине дольше его на две недели, его вскоре посадили на мой телефон, а меня перебросили на отслеживание передвижений: я вел записи в журнале, кто из коммунистических чиновников часто ездил из Польши, Чехословакии и Восточной Германии в Восточный Берлин. Для этого мне приходилось пользоваться сообщениями агентов, и это дало мне хорошее представление о сети наших наблюдателей в Восточном Берлине: таксисты, продавцы журналов и газет в киосках на Унтер-ден-Линден, Фридрихштрассе и Сталин-аллее, восточноберлинская полиция — сколько их состояло у нас на жалованье! — персонал восточноберлинских отелей, даже мальчик, выдающий полотенца в одном из крупных восточноберлинских борделей. Многообразие информации пополнялось ежедневными отчетами почти всех зарегистрированных хозяек публичных домов в Западном Берлине. В 1956 году Берлинской стены как таковой еще не было, и чиновники Восточного блока, как правило, весело проводили вечера на Западе!
Это была работа с пассивными агентами. Вербовка новых агентов не входила в круг моих обязанностей. Я даже не знал, отправляли ли собранную нами информацию в Вашингтон или же на основе того, что мы узнавали за день, наши люди в Западном Берлине готовили новые акции.
Наконец пришел вызов. ВКью/БОНЗА желал меня видеть. ВКью/БОНЗА был Уильям Кинг Харви. Он же ВКью/ГИБРАЛТ-1. Он же ВКью/КОЛЬТ. Кличка менялась в зависимости от того, где вы должны были встретиться с мистером Харви. ВКью/ГИБРАЛТ-1 означало, что встреча состоится в личном кабинете у него дома. ВКью/БОНЗА — в его главной конторе недалеко от Курфюрстендамм, а ВКью/КОЛЬТ означала встречу за домом. У него там был заасфальтированный теннисный корт, на котором легко могли развернуться машины. Если вызов был подписан ВКью/КОЛЬТ, ты мчался туда в своем джипе, выскакивал из машины и прыгал в движущийся бронированный «кадиллак» Харви. Конечно, так бывало не всегда. Я слышал рассказы о том, как младшие офицеры вроде меня, примчавшись на теннисный корт по вызову КОЛЬТА, выскакивали по прибытии из своей машины, прыгали в «кадиллак», а потом ждали сорок пять минут, пока шеф изволит выйти из ГИБРАЛТА (а он, должен добавить, даже становился похож на свою виллу, когда надевал — а это уже вошло у него в обыкновение — бронированный жилет). Но могло случиться и так, что ты примчишься с опозданием на двадцать секунд.
Сегодня встреча с БОНЗОЙ в его главной конторе не представлялась мне чем-то сложным. Не я один был вызван. А сколько нас было — это уже другой вопрос. Сидя в отдельном закутке размером со стенной шкаф, ты ждал вызова, затем в сопровождении секретаря шел по пустому коридору к двери в кабинет. Так, по всей вероятности, поступали для того, чтобы никто из нас — ни новички, ни кураторы, ни американские или западногерманские чиновники — не видел друг друга.
Сидя в этой клетушке, я пытался подготовиться к встрече. Меня предупредили, что мистер Харви скорее всего будет сидеть за своим огромным письменным столом без пиджака, с двумя револьверами, торчащими из кобур, подвешенных на ремнях под мышками. В то же время, по слухам, он никогда не появлялся на людях, как бы ни было жарко, без пиджака. Пот мог стекать у него по щекам, как вода с живота лошади, но полученная в ФБР тренировка требовала соблюдать декорум и не выставлять напоказ свою кобуру.
Меня предупредили также, что вскоре после начала встречи он может вытащить один из револьверов, крутануть цилиндр, вынуть пули, взвести курок, нацелиться на тебя и щелкнуть спусковым крючком. Мой отец тогда заметил, что только бывший фэбээровец способен на такой спектакль.
С другой стороны, все мы — по приказу мистера Харви — обязаны были, отправляясь на операцию, иметь при себе огнестрельное оружие. Было подсчитано, что за прошлый год русские умудрились выкрасть двадцать человек из Западного Берлина. Их жертвами, конечно, были немцы. До сих пор КГБ не покушалось ни на одного из американцев, как и мы не занимались ими, но если Советы вознамерятся нарушить установившееся правило, Харви считал, что они нацелятся на него.
Я был еще недостаточно умудрен и не знал, сколь глубоко может завладеть человеком такой страх. Поэтому, войдя в кабинет Харви, я почувствовал его способность запугивать. Кабинет был большой и темный. На стенах висело такое количества оружия, что оно могло бы заполнить целую галерею в музее. Харви сидел за письменным столом, держа возле уха телефонную трубку, жилет его был расстегнут, и рукоятки револьверов торчали, как рога, из-под мышек. Широкий в талии, он перекатывался при ходьбе, и от него несло джином и таблетками женьшеня.
И тем не менее в нем чувствовалась сила. Видно было, что он так и кипит от ярости. Повесив трубку, он с подозрением уставился на меня. Я инстинктивно почувствовал, что он смотрит так на всякого нового человека. Все мы знали больше, чем положено, и ему хотелось выяснить, что же именно мы знаем.
И конечно, он был прав. Мгновение спустя я уже понимал, что считается излишним знанием. Мне рассказали про берлинский туннель, и я знал о портрете бывшей жены Харви Либби, который сделал Гай Берджесс. И я был в свое время КУ/ГАРДЕРОБОМ. Так что у меня были основания чувствовать себя неуютно.