Призрак Проститутки
Шрифт:
К концу дня пришел ответ. ТЕЛЕГРАММА 51 /СЕРИЯ РБ 100А/ КУ/ГАРДЕРОБУ: САМАЯ ПОСЛЕДНЯЯ ПОВТОРЯЮ И ПОДЧЕРКИВАЮ САМАЯ ПОСЛЕДНЯЯ ИНФОРМАЦИЯ О ВКью/ДИКОМ КАБАНЕ ИМЕЕТ ПЕРВОСТЕПЕННУЮ ПОВТОРЯЮ ПЕРВОСТЕПЕННУЮ ВАЖНОСТЬ ТОЧКА АРХИВНАЯ КРЫСА ТЫ ЧТО НИЧЕГО НЕ УМЕЕШЬ? САМ УЗНАЙ БОЛЕЕ ПОДРОБНЫЙ АДРЕС = ВКью/ГИБРАЛТ.
Шеф западноберлинской базы славился своей вспыльчивостью. Но я понятия не имел, где еще искать нужные ему данные. Если я не дам ответа на его телеграмму, я могу получить выговор. Во мне закипела ярость против Проститутки. Почему меня заткнули в Змеиную яму? Другие из моей группы уже сидели на отличных местах в Вашингтоне. Розена направили в Техническую службу, сверхсекретное, лакомое местечко — интересно, это из-за того, как он вел себя в ночь допроса? Более того, Дикс Батлер, как я узнал от Розена, уже орудовал в Западном Берлине.
Как раз когда, казалось, мое мрачное настроение сохранится, а весь вечер — где этот Вольфганг и что мне делать завтра? — позвонил мой отец. После того как он — это я выяснил из первой же его фразы — провел какую-то крупную и таинственную операцию в Токио, отец вернулся с докладом в Вашингтон, посетив по пути резидентуры в Маниле, Сингапуре, Рангуне и Джакарте.
— Присоединяйся ко мне — поужинаем вместе, — предложил сразу он. — Отпразднуем твое высвобождение с Фермы. Монтегю тоже будет.
— Великолепно, — сказал я. Правда, я предпочел бы общаться с отцом наедине.
— Да понаблюдай сегодня вечером за Хью, — сказал он. — Он знает, что я держу в руках целый ряд операций на Дальнем Востоке — пальчики оближешь. Ему до смерти захочется все узнать. Утаи что-нибудь от Хью, и он так себя поведет, будто ты залез к нему в карман.
Ну, мы роскошно поужинали в «Сан-Суси», и Проститутка с Кэлом ловчили вовсю. Я с трудом следил за ходом их профессионального разговора о Суматре и СЕАТО и сложностях получения хоть какой-то информации из Сингапура, не обидев при этом раджу. Однако когда Проститутка спросил: «А как ты планируешь подпалить пятки Сукарно?» — мой отец пригнулся, коснувшись локтем моего локтя, и ответил:
— Вот в это, Хью, мы не будем вдаваться.
— Конечно, нет. Ты выслушаешь полнейшего идиота, который курирует все резидентуры и понятия не имеет, как вести дело, а мне не дашь шанса высказаться.
— Хью, я не могу на это пойти.
— Я-то вижу, к чему дело клонится. Чувствую это в воздухе. Вы попытаетесь сфотографировать Сукарно на одном из его секс-пиршеств.
— Не желая его порочить, — сказал мой отец, — следует заметить, что несколько таких цирков у него, безусловно, есть.
— Ты попусту тратишь время. Это великая глупость. Нельзя подловить буддистов на сексе. Они ставят секс где-то между едой и испражнениями. Часть комедии с заглатыванием и выбрасыванием из себя. Тебе потребуется нечто большее, чем фотографии, чтобы положить Сукарно к себе в сумку.
— Единственная альтернатива ему — полковники, — сказал отец. — А я не уверен, что, если пригласить их на ужин, они будут честно себя вести.
Такой между ними шел разговор. Я, конечно, не могу поклясться, что понимал, о чем они говорят, но это было безумно интересно. Может, пройдет совсем немного лет и я тоже буду вести такие разговоры.
Полного удовольствия от вечера я все-таки не получал. Я все еще страшился завтрашних поисков Вольфганга, и желудок мой буянил. После самых поверхностных двух-трех фраз Проститутка и Кэл больше не спрашивали, как я провел последние полгода на Ферме и как я закончил подготовку. Не дали они мне и возможности поговорить о моем нынешнем положении. После трех мартини я принялся за рулет из телятины, запивая его красным бургундским, которое, похоже, не очень ладило с моим естеством. Добавьте к этому коньяк «Хеннесси» и попытку лихо курнуть сигару, и то, что, по моим предположениям, должно было стать праздничным ужином (а возможно, и объяснением, почему меня заткнули в Бункер), превратилось в мучительную борьбу с гастроэнтерологическим бунтом. Я потерял всякий интерес к Сукарно и к тому, как ему подпалят пятки.
А в глубине души я чувствовал обиду, какую всегда возбуждал во мне отец. Так и хотелось выкрикнуть: у него нет желания общаться со мной наедине. Я был для него дополнением к делам, удовольствиям или обязанностям. А посему, несмотря на физические страдания, давившие на меня, как собравшиеся над головой грозовые тучи, я одновременно почувствовал привычный прилив любви, которую тоже вызывал во мне отец, а он наконец сказал:
— Я все жду, когда же ты расскажешь о себе, мальчик.
— Да рассказывать особенно нечего.
— Он в Змеиной яме, — сказал Проститутка.
По тому, как не сразу отреагировал отец, я понял, что это для него неожиданность.
— Но это же чертовски скверное место для него.
— Нет. Посадить его туда было разумно.
— Это ты его туда сунул?
— Просто не помешал.
— Почему? Он что, так плохо прошел на Ферме?
— Нет. Он окончил в первой четверти всей группы.
— Отлично.
— Недостаточно.
Все это, конечно, говорилось в открытую, при мне.
— Тогда почему же ты держишь его в картотеке?
— Потому что это место, где все сосредоточивается, а я планирую послать его в Берлин. Сейчас там интересно работать.
— Да знаю я все про Берлин. Я с тобой согласен. Но почему в таком случае он не работает в Западногерманском секторе?
— Потому что этот сектор может стать роковым для молодого человека. За последние три месяца четверо многообещающих ребят прошли через эту мясорубку. Харви выплевывает их, прежде чем они успевают чему-либо научиться.
Отец кивнул. Затянулся сигарой. Глотнул бренди. И только после этого сказал, что он ведь дальневосточник и мало знает о том, что происходит ближе к дому.
— Я хочу, — сказал Хью, — чтобы ты написал письмо Харви. Подтолкни Гарри. Скажи Харви, какой у тебя замечательный сын. Харви уважает тебя, Кэл.
Я сразу сообразил, что это тот самый Билл Харви, который является шефом западноберлинской базы и который обозвал меня карточной крысой. Почему Проститутка надумал послать меня работать у него? На меня навалились подозрения, несмотря на лекцию, которая была прочитана мне в плавучем домике.