Призрак Томаса Кемпе. Чтоб не распалось время
Шрифт:
Зашелестели занавески. Где-то хлопнула дверь. Что-то упало со стола.
— Да, такой у нас дом, — сказала миссис Харрисон. — Отовсюду дует.
— Ох уж эти старые дома! Столько щелей! Как их законопатишь? А что с вашей собакой? Отчего она так беспокойна?
— Она чует мышь, — сказал Джеймс.
Это обратило на него внимание миссис Верити. Перед тем она едва ли замечала мальчиков. Сейчас она стала рыться в карманах в поисках конфет, словно мальчики были некими не вполне безопасными животными, которых необходимо задабривать.
— Хочешь тянучку,
— Да, спасибо.
— Скажи, это не на вас двоих так сердился викарий? На кладбище. За то, что вы ходили по стене?
Мальчики взглядами выразили вежливый интерес, но вместе с тем и полную свою непричастность. Миссис Харрисон перестала месить тесто для кекса и пристально на них посмотрела.
Джеймс прилепил тянучку к нёбу и произнес не очень внятно:
— По той высокой стене?
— Да. Ведь оттуда свалиться не дай Бог.
— Мы бы побоялись так высоко лезть, верно, Саймон?
— Еще бы! — сказал убежденно Саймон.
— Ну, значит, это были не вы. Я теперь без очков не очень хорошо вижу. А сейчас мне, пожалуй, пора.
Миссис Верити подождала, не скажут ли ей, что еще не пора. Когда никто этого не сказал, она встала и ушла.
Миссис Харрисон сказала:
— Вот как нехорошо получилось. Надо было предложить ей чаю. Но мне непременно нужно написать письма, и если не сегодня, то уж не соберусь. Джеймс, ты не брал мой блокнот? Он лежал на столе.
— Нет.
— Боже мой! В этом доме вещи сами передвигаются. Ах, вон он где, под буфетом. Но как он мог туда попасть? Достань, пожалуйста.
— Сейчас, мам.
Шаря под буфетом, Джеймс несколько задержался, и послышалась какая-то возня. Миссис Харрисон подозрительно заглянула туда.
— Что ты там делаешь, Джеймс? Зачем отрываешь листки?
— Верхний листок запачкался, — сказал Джеймс, вылезая и очень раскрасневшись. — Я его вырвал. Вот блокнот. Наверное, его сдуло ветром. Пошли, Саймон. Пока, мам. Мы будем в саду. Спасибо за тесто. Да идем же, Саймон. Пока, мам.
Выйдя в сад, он сказал:
— Ну и ну!
— Что еще случилось? — спросил Саймон. — Что у тебя за листок?
Джеймс молча протянул ему листок. Знакомым почерком Томаса Кемпе, на сей раз вечным пером миссис Харрисон, было написано:
«Сударыня, да будетъ вамъ вдомо, что сосдка Ваша вдьма. Это я увидл въ кристалле. Она-то и наслала на васъ недугъ. Вдьма непремнно заходитъ справиться о больномъ, на которого наслала порчу. Надлежитъ обвинить ее и предать суду. Поспешите, иначе она и далее станетъ творить злые дла».
Саймон прочел. Очки сползли у него на кончик носа и были водворены на место.
— Хоть теперь-то поверил? — спросил Джеймс.
— Да, — сказал осторожно Саймон. — Вроде как действительно… Не вижу, как объяснить иначе. Если только ты до сих пор не разыгрываешь всех, и меня тоже…
Джеймс свирепо взглянул на него.
— …но вряд ли.
— Нет, — сказал Джеймс. — Не стал бы.
— Моя беда в том, что я не верю в привидения. Потому что никогда не слыхал, чтобы такое с кем-нибудь случалось.
Он смотрел на Джеймса добродушно и слегка виновато.
— Наверное, очень приятно, — сказал Джеймс. — Точно знать: вот в это верю, а в это нет.
Он говорил ледяным тоном, но Саймон был не из тех, кого легко заморозить. Он широко улыбнулся и полез на яблоню.
Джеймс последовал за ним. Записку он порвал на мельчайшие кусочки и засунул в дупло яблони.
— Никому, — сказал он, — даже папе не разрешается писать лучшей маминой ручкой. Эта ручка помогает ей в творчестве. Если бы с ней попался я, мне бы лет пять не видать пудинга.
— Значит, теперь колдуну не видать пудинга, — сказал Саймон и хихикнул.
Джеймс хмуро взглянул на него:
— Ему-то на что пудинг?
Они лазили на деревья и прыгали с них, пока безошибочный инстинкт, присущий обоим, не подсказал, что время близится к ужину. Саймон пошел к себе, а Джеймс направился к дому, пытаясь по запахам из кухонного окна угадать, что там готовится. Голод, думал он, одно из самых приятных чувств, когда знаешь, что впереди еда. Голод, конечно, чувствуешь постоянно, но так, слегка; а раза три-четыре в день он вырастает до огромных размеров, до высоченных гор.
— Руки! — сказала миссис Харрисон. — Да и лицо тоже, если соберешься с силами.
— Да, мам. — Он поднялся по лестнице, с нежностью думая о предстоящей еде. Откуда-то с самого верху мимо него пронесся Тим, прижав уши и поджав хвост. Было похоже, что кто-то наподдал ему, но ведь этого никак не могло быть. Мистер Харрисон не питал к нему особой любви, но ограничивался замечаниями, а Эллен вообще не обижала животных. Только брата, подумал рассеянно Джеймс, оглядывая свои ногти. Если их отрастить подлиннее и набить под них побольше грязи, а потом засунуть туда семена, может что-нибудь вырасти? Говорят же про людей, которым хорошо удается все выращивать, что у них прямо в руках все растет. Как у тети Мэри. Когда она приедет погостить, надо будет хорошенько поглядеть на ее пальцы, может, и вправду там что-то прорастает…
Тим и во время ужина вел себя странно. Сперва он съежился под столом, издавая хриплые, угрожающие звуки; раз, когда дверь открылась и снова захлопнулась, он выскочил, зарычал, возле двери подпрыгнул, лязгнув зубами в воздухе, и снова нырнул под стол.
— Старая миссис В. права, — сказала миссис Харрисон, поеживаясь. — С этими сквозняками надо что-то делать. Дует даже когда окна плотно закрыты. Тебе положить еще, Джеймс?
— Да, пожалуйста, — сказал Джеймс. — Всего, что есть.
Ему было очень не по себе. В доме ощущалась какая-то тревога и словно ожидание. Двери неспокойно вертелись на петлях, потоки воздуха колебали занавески; они развевали волосы Эллен, и она сердито отбрасывала их назад. Тим выглядывал из-под стола и рычал.