Призрак Великой Смуты (CИ)
Шрифт:
Но спорить с бароном есаул не стал. Уж слишком это было рискованным и абсолютно бесполезным занятием. Барон фон Унгерн-Штернберг, потомок древних рыцарей Тевтонского ордена, сейчас меньше всего был похож на своих остзейских предков. Старый однополчанин есаула, Унгерн в свое время был вместе с ним направлен с фронта в Забайкалье, чтобы здесь сформировать из местных кочевых племен особую кавалерийскую часть. И, как ни странно, стопроцентный немец с родословной и гербом, гораздо быстрее нашел общий язык со здешними бурятами и монголами, чем сам Семенов, который родился в этих краях, хорошо знал их языки и обычаи и имел множество знакомых среди нойонов и торговцев скотом. Произошло это, скорее всего, потому, что есаул, родившийся в семье скотопромышленника и не имевший в роду ни одного дворянина, старался выглядеть так, как с его точки зрения, и должен был выглядеть русский, пусть даже и казачий, офицер.
Барон же, не обращая внимание на утвержденные воинскими уставами правила ношения форменной одежды, напялил поверх своего офицерского мундира желтый китайский шелковый халат, а на шею повесил шнурок с каким-то языческим монгольским амулетом, заменяющим сейчас ему аксельбант.
Семенов даже не пытался делать ему замечания – он слишком хорошо знал характер барона и его бешеный нрав. К тому же, как ему не раз докладывали доверенные люди в окружении барона, Унгерн сильно злоупотреблял алкоголем и опиумом. Как писал в аттестации на Унгерна их бывший командир барон Врангель: «В нравственном отношении имеет пороки – постоянное пьянство – и в состоянии опьянении способен на поступки, роняющие честь офицерского мундира».
В 1916 году, находясь на излечении после очередного ранения, барон в пьяном безобразии набросился с шашкой наголо на офицера одной из тыловых комендатур, за что был приговорен военным судом к трем месяцам содержания в крепости.
Но, в то же время, есаул Семенов знал, что барон Унгерн храбр до безумия, и любит войну, как другие любят карты, вино и женщин. Воевать он начал в 1-м Нерчинском полку 10-й Уссурийской дивизии армии трагически погибшего генерала Самсонова, и прославился лихими рейдами во вражеских тылах. При этом барон Унгерн безжалостно рубил своих соплеменников – солдат армии кайзера Вильгельма. В бою он не щадил никого, в том числе и себя. Подтверждением тому были четыре боевых ранения и пять орденов, в том числе Святого Георгия 4-й степени. Вон он – белый эмалевый крестик – висит на груди барона, выглядывая из-под отворота распахнутого китайского шелкового халата.
Силы, с которыми есаул решился отправиться в свой поход на Даурию, воевать большевиков, были совсем небольшим – всего шестьсот сабель и десятка полтора пулеметов. Еще триста сабель были в отряде барона Унгерна. Но ведь и силы читинских большевиков тоже были незначительны для того, чтобы они смогли оказать ему серьезное сопротивление. К тому же, в тылу у отряда Семенова был японский отряд с полевой артиллерией, который, впрочем, до поры до времени не должен был вступать в вооруженное противостояние с представителями местной большевистской власти. И это совсем не потому, что японцы боялись начать войну с Советской Россией. Просто за сынами Страны Восходящего Солнца ревниво приглядывали их соперники – представители САСШ, у которых были свои виды на русский Дальний Восток. И не стоило дразнить американцев, провоцируя их на вмешательство в русские дела. Гонцы от янки уже побывали в лагере Семенова, обещая щедрые денежные субсидии и помощь оружием и военным снаряжением.
Но есаул не сказал им ни да, ни нет. Хотя он и сделал уже выбор. Помогла ему в этом одна долгая беседа с одним милейшим японцем, который предпочел не называть свое имя. Но Семенов сумел через своих друзей в японском Генеральном штабе узнать, что довелось ему иметь дело с весьма известным японским разведчиком Кэндзи Доихара, считавшимся в Токио специалистом по русскому Дальнему Востоку. Доихара довольно убедительно сумел объяснить есаулу, что для него предпочтительнее будет строить свои отношения не с американцами, а именно с ними, с японцами. Предпочтительнее по многим веским причинам, в числе которых были и соображениям личной безопасности.
– Григория Михайловича, – говорил Доихара на довольно хорошем русском языке, – поймите правильно, – эти крохоборы янки считают, что все на свете можно купить. Возможно, что в чем-то они правы. Но в этом существует и обратная сторона – если все можно купить, то, значит, все можно и продать. И они продадут вас, если решат, что без вас они смогут с большей прибылью вести свой бизнес. А мы, японцы, в душе, несмотря на то, что сменили самурайские доспехи на европейскую военную форму, остаемся все теми же самураями, которые спасая свою честь, совершают обряд сепуку. Мы похожи на наши сабли, лезвия которых – лезвия старых прадедовских катан, а рукоятки скопированы с рукояток европейских сабель.
Есаул сделал из этой беседы должные выводы. И вот теперь он готов повести в бой свое воинство, которое огнем и мечом пройдется по Даурии и дойдет до Иркутска. Семенов знал, что только движение вперед поможет ему победить большевиков.
Да, противник слаб, плохо подготовлен и обучен. Но, несмотря на это, его отряд будет нести потери – война есть война. Однако с его продвижением вглубь российской территории силы отряда будут только расти – к ним примкнут все, кто недоволен властью большевиков. И чем решительней и беспощадней он будет расправляться с представителями этой власти, тем меньше потом появится желающих снова поддержать ненавистных есаулу узурпаторов из Таврического дворца.
Поэтому следует придерживаться правила – твердость, жестокость, решительность! Только так можно навести порядок в Забайкалье.
Есаул Семенов, накинув полушубок и нахлобучив мохнатую казачью шапку, решительно вышел на улицу. Легкий морозец сразу же схватил его за лицо, а под ногами захрустел недавно выпавший снег. Его воины уже были в седлах и ждали приказа своего командира и вождя.
Кого только среди них не было! Буряты, монголы, маньчжуры, китайцы – из числа тех, кто «прославился» у себя на родине уголовными делами, заслужил строгое наказание, и, не дожидаясь казни, подался в отряд Семенова в расчете на веселую жизнь и богатую добычу. Были тут и русские, в основном, казаки, были даже бывшие военнопленные – сербы, венгры, румыны и немцы. Все они считали своим командиром лишь его, есаула Семенова, и принесли клятву верности только ему одному.
– Ну что, ребята! – обратился к ним с крыльца есаул. – Покажем этим большевичкам, где раки зимуют?
Большинство из его воинов, плохо зная русский язык, не поняли идиому. Но по тому, как были сказаны эти слова, они догадались, что их вожак приказывает им выступить в поход. В ответ раздались приветственные крики, в воздух взметнулись сотни рук с зажатыми в них шашками и саблями. Воинственный крик вырвался из сотен луженых глоток.
– Ребята! – снова воскликнул Семенов, – я не буду никого ругать за то, что кто-то из вас перестарается и отправит к праотцам дюжину-другую невиновных. Но я строго накажу тех, кто пощадит хотя бы одного большевика. Только так мы сможем спасти нашу матушку-Россию!
В ответ на эти слова снова раздались восторженные крики. Хотя большинству из воинства есаула было наплевать на эту самую «матушку-Россию», но то, что есаул разрешил им безнаказанно убивать и грабить, воодушевило всех до полного обалдения.
Семенов вскочил на поданного ему коня, приподнялся на стременах и обернулся.
– В поход, на Даурию, – зычным голосом скомандовал он, – на рысях, марш-марш!
29 января 1918 года. Вечер. Забайкалье. Станция Даурия.