Призраки Бреслау
Шрифт:
– Погоди, – пробурчал Эберхард и вышел в прихожую.
Смолор, стоя у двери, собирался опять постучать. Вирт и Цупица сидели в кухне за столом, заваленном посудой.
– Ну что вы зря барабаните, Смолор? – Мок с трудом подавил бешенство. – Я же видел, как вы вошли. А теперь всей компании – вон! С этой минуты я сам буду охранять девушку.
– Дворник Френцель… – выговорил Смолор, дыша мылом. – Его нет.
– Выкладывай, Цупица, – прошипел сквозь зубы Мок.
– Я сидел у сторожа, – задвигал пальцами Цупица; его жесты превращались в устах Вирта в немецкие слова, произнесенные с певучим австрийским акцентом. – Глаз с него не спускал. Он был какой-то беспокойный, все головой вертел, словно сбежать собрался. Я только пуще за ним следил. Пошел с ним в сортир. Встал у двери. Он не выходит и не выходит. Я постучал. Ничего. Пришлось выломать дверь. Окошко распахнуто. Дворник сбежал через окно. Дальше может говорить герр Смолор.
– Не слышал, что Вирт сказал? – рявкнул на Смолора Мок. – Говори!
– У Цупицы все записано. – Смолор передал Моку покрытую каракулями бумажку. – Соседей допросили. Где Френцель, никто не знает. Один сказал, что дворник – любитель азартных игр. Мы прочесали окрестные притоны. Ничего.
Вот и еще один труп. Завтра или на днях убийца пришлет Моку весточку. Они отправятся в указанное место и обнаружат Френцеля с вырванными глазами. А ты, Мок, возвращайся домой, поговори с отцом и попробуй исправить то, что еще можно. Признай себя побежденным, Мок. Ты проиграл. Пусть другие люди ведут следствие. Люди, которые не совершали таких ошибок, за которые выдавливают глаза и вонзают в легкие спицы.
Мок неторопливо подошел к кухонному столу, ухватился за край столешницы. Стол затрясся, перекосился, вся посуда посыпалась на пол. Вирт и Цупица шарахнулись к стене. Звенело стекло, пронзительно стонали тарелки, пищали чашки. Грохот сделался совсем невыносимым, когда на перевернутый вверх ногами стол запрыгнул всеми своими восемьюдесятью пятью килограммами Мок. Реквием из звона и треска достиг крещендо и оборвался.
Мок, задыхаясь, сошел со стола и сунул голову под кран. На волосы, шею и пылающие уши хлынула вода.
– Полотенце, – пробулькал Мок.
На плечах у него оказалась простыня. Струйки воды стекали за воротник. Мок накрылся простыней, и ему померещилось, что он в палатке, один-одинешенек. Весь остальной мир оказался по другую сторону.
Какие же встревоженные лица у тех, кто стал свидетелем его возвращения!
– Господа, мы заканчиваем следствие, – очень медленно проговорил Мок. – В дальнейшем его будет вести комиссар уголовной полиции Генрих Мюльхаус. Сейчас я запротоколирую показания присутствующей здесь Эрики Кизевальтер. Смолор, передадите протокол комиссару Мюльхаусу. Он будет знать, что следует разыскивать человека, чья дочь перемещается в инвалидной коляске. Ну что вы такую рожу скорчили? Прочтете показания и узнаете, в чем дело.
– А что с людьми в «камере хранения»? Отпустить их? – нервно спросил Вирт.
– Отвезете их в предвариловку при полицайпрезидиуме. Завтра ночью. Вас встретит стражник Ахим Бюрак и примет людей. Еще вопросы есть?
– Гepp криминальассистент, – пробормотал Смолор, – а с ней-то что делать? В «камеру хранения» или сразу к Бюраку?
Мок молчал, глядя на стоящую в дверях Эрику. Наколка у нее на голове съехала набок, губы дрожали. Казалось, девушка хочет о чем-то спросить, но не в силах произнести ни слова. Даже вздохнуть не в силах.
– А если, – Смолор вдруг стал необычайно разговорчивым, – если Мюльхаус лично захочет ее допросить?
Мок не отрывал глаз от Эрики. Часы в прихожей пробили три, при первом ударе девушка вздрогнула от неожиданности. Мок перевел взгляд на накрахмаленный передник, посмотрел на раскрасневшегося Смолора…
И тут пришло решение.
– Если комиссар уголовной полиции Мюльхаус пожелает допросить свидетеля, фрейлейн Эрику Кизевальтер, ему придется отправиться к морю.
Рюгенвальдермюнде, [55] вторник, 9 сентября 1919 года, двенадцать дня
Эрика стиснула зубы, всем телом навалилась на мужчину, тяжело дыша, уткнулась лицом в ямку у основания шеи. Мок ласковым жестом убрал с ее виска мокрые волосы. Когда судорога наслаждения миновала, Эрика ловко перекатилась на бок и укрылась грудой простыней и одеял.
– Хорошо, что ты не кричала, – произнес Эберхард непослушным голосом.
– Почему? – тихо поинтересовалась она.
55
Ныне Дарлувко, Польша.
– Портье не поверил, что мы супружеская пара. Колец-то у нас нет. Крики и стоны только усилили бы его подозрения.
– Почему? – сонно переспросила Эрика и закрыла глаза.
– Тебе когда-нибудь попадалась супружеская пара, пятнадцать часов не вылезающая из постели?
Не дождавшись ответа, Мок надел кальсоны, брюки, сильно оттянул и отпустил подтяжки, громко хлопнувшие по нагому торсу, засвистел мелодию модной песенки «Фрау Луна», открыл окно и вдохнул запахи моря, которые сразу перенесли его назад в Кенигсберг, когда никто не требовал от него признания внеизвестных преступлениях и не шантажировал безглазыми трупами. Волны шлепались о раскаленный солнцем песок, атаковали два мола, сложенные из огромных валунов. Глядя на эти сооружения, как бы заключившие порт в объятия, Мок чувствовал на губах мельчайшие соленые капли.
Из ближайшей коптильни доносился запах, способный вызвать у поклонника рыбных блюд нервную дрожь. Мок сглотнул слюну и повернулся к Эрике. Она уже не спала. По всей видимости, он разбудил ее, хлопнув подтяжками. Подтянув колени к подбородку, Эрика глядела на любовника. Над ней качалась на соленом ветру модель парусника.
– Как насчет копченой рыбы? – спросил Эберхард.
– Ой, как вкусно, – застенчиво улыбнулась она.
– Тогда идем. – Мок застегнул рубашку и прикинул, подходит ли к светлому пиджаку новый, купленный вчера вКеслине [56] галстук. Эрика сама его выбрала.
56
Ныне Кошалин, Польша.