Призраки грядущего

Геммел Дэвид

— Да, я по-прежнему спрашиваю об этом, — невозмутимо ответил хан. — Ты же вместо ответа рассказываешь историю, которую я уже знаю.

— Ты происходишь от Бронзового Князя и вырос среди дренаев. Как же ты мог ополчиться на них?

— В самом деле — как? Если бы ты знал истинную историю моей жизни, то не задал бы мне такого вопроса. Ты должен знать, что до четырнадцати лет я рос среди надиров. Думаешь, ты один чувствовал себя отверженным с самого детства? Меня ненавидели за то, что я наполовину дренай. По достижении этого возраста, согласно брачному договору моей матери, меня отправили в Дренай. Думаешь, дренаи вели себя со мной по-другому? Нет. Для них я был дикарем из степей, которого полагается дразнить и мучать.

Но я научился жить с ними и сражался за них в рядах «Дракона». Я даже завел там друзей. Когда эта страна оказалась под пятой безумного императора Цески, я рискнул своей жизнью и душой, чтобы помочь дренаям. Я уплатил им свой долг. Я привел надиров, чтобы разбить императорское войско, я позволил Райван и твоему отцу основать новую республику. Ты спросишь, почему я позднее все-таки взял Дрос-Дельнох? Потому, что я был ханом! Потому, что настало время надиров. И если ты винишь меня в измене, что же сказать о тебе? Почему ты не исполнил отцовский наказ и не вернулся на родину?

— Зачем? — воскликнул Чареос. — Чтобы умереть? Чего бы я этим достиг?

— Вот, значит, чего ты боишься. Боишься попытаться. Боишься потерпеть неудачу.

— Не тебе судить меня! — вспылил Чареос. — Многие предатели и убийцы для меня ничто.

— Кого же, по-твоему, я предал, Чареос? — развел руками Тенака. — Я был ханом надиров. Один раз я спас дренаев и честно предупредил их тогда, что я еще вернусь. А вот ты предал своего отца и всех своих предков вплоть до Регнака, второго Бронзового Князя. Он в свое время удержал Дрос-Дельнох с самыми неравными силами. Несколько поколений дренайских воинов погибло, защищая свою страну, а ты? Ты довольствовался тем, что женился на потаскухе и одержал ничтожную победу тут, в Бел-Азаре.

Чареос выхватил свой меч из дверных скоб и замахнулся на Тенаку.

— Так-то ты платишь мне за то, что я спас твою душу? — беззлобно сказал тот. — Всего несколько мгновений назад ты просил защитить тебя от ночных чудовищ.

Чареос опустил меч и спросил шепотом:

— По-твоему, я трус?

— Есть много видов трусости, Чареос. Один может выйти с мечом против двух десятков врагов, но не способен бороться с разбившим его параличом. Другой встречает смерть с улыбкой, но боится трудов и тягот жизни. Суди сам, трус ты или нет.

Чареос присел на парапет башни, глядя на меч у себя в руке.

— Неприятеля я никогда не боялся. Но все верно, я трус. Я не нашел в себе сил вернуться в Дренай... и до сих пор не нахожу.

— Разыскал ли ты Покрытого Узорами?

— Да, мы нашли его. И он будет сопровождать нас в нашем... странствии.

— Ты считаешь, что цель этого странствия недостойна тебя?

— Мы ищем крестьянскую девушку, увезенную надренами. Не думаю, чтобы солнце упало с небес, если мы ее не найдем.

Тенака встал и положил руки на плечи Чареоса.

— Я вернулся в Дренай, чтобы убить безумца — а вместо этого обрел друга, любовь и родину, хотя всегда думал прежде, что родины у меня нет. Из Князя Теней я сделался великим ханом и возвел надиров на высоту, о которой они и мечтать не могли. Не суди о своей цели, пока не достигнешь ее. Помнишь ту, другую, ночь на этой самой башне?

— Как могу я ее забыть? Тогда ты подарил нам жизнь.

— Скоро ты узнаешь, почему я поступил так.

Чареос проснулся. Огонь погас, и комната остыла. Весь дрожа, он закутался в одеяло. Он все еще видел перед собой раскосые лиловые глаза и чувствовал сильные руки на своих плечах.

Дверь открылась, вошел Окас и молча сел на кровать.

— Уже светает, — сказал он. — Дорога ждет тебя.

— Я видел сон, Окас.

— Я тоже. Мне снилась постель из камыша и мягкая женщина.

— А мне — Тенака-хан.

— Ты видел его в Бел-Азаре?

— Да. — Чареос сел. — Откуда ты знаешь?

— Я не знаю, потому и спросил.

— Но что побудило тебя спросить об этом? Старик помолчал

немного.

— Тут сокрыта тайна. Тенака-хан был похоронен в гробнице своего предка Ульрика. Его сын Джунгир собственной рукой запечатал двери гробницы, и многочисленные чары были пущены в ход, чтобы никто не мог открыть ее.

— Я все это знаю, — нетерпеливо бросил Чареос.

— Ты не знаешь ничего — иначе ты разрешил бы загадку. Мне подвластно волшебство, скрытое в мире, и я умею читать в сердцах людей. Но у Истока Всего Сущего свои тайны, и в них я проникнуть не могу. Мы знаем, что Тенака-хан умер и был погребен. Знаем мы также, что его сын позаботился о том, чтобы никто не потревожил его гробницы. Но ответь мне вот на что, Чареос: почему кости Тенаки тайно покоятся в Бел-Азаре?

— Не может быть! Это было бы кощунством.

— Да, верно.

Чареос потряс головой.

— Наша цель не имеет ничего общего с Тенакой-ханом. Мы даже близко не подойдем к Бел-Азару.

— Ты уверен?

— Головой ручаюсь.

Окас промолчал.

7

Чиен-Цу не был любителем путешествий. Его раздражала степная пыль и вся эта засушливая, неприветливая местность. Особенную неприязнь вызывали в нем приземистые домишки, вонь надирских селений и едва прикрытая враждебность их жителей. В Хао-Цинге считалось, что надиры находятся в близком родстве с обитателями Срединного Царства, но Чиен-Цу не верил в это родство, несмотря на схожесть цвета кожи и языка. Он придерживался весьма здравой точки зрения на этот предмет: сначала боги создали надиров, а затем, видя вопиющие недостатки этой породы, создали народ, лишенный оных, и вручили ему Срединное Царство. Эта ненавистная Чиен-Цу поездка лишь утверждала его в его мнении. Надиры не любили мыться и годами, если не десятилетиями, не стирали свою одежду.

И что за страна! Хотя он путешествовал налегке, почти неподобающим для посланника Священного Города образом, ему стоило трудов находить ночлег для своих сорока двух слуг, одиннадцати наложниц и шестидесяти гвардейцев. Ему пришлось ограничиться шестнадцатью повозками, чтобы погрузить самое необходимое: шатры, кровати, столы, стулья, мягкие полотняные простыни, арфы, флейты, две эмалированные ванны и пять больших зеркал. Сюда же входило двадцать пять сундуков личного багажа, в том числе и совершенно недостаточный дорожный гардероб посла.

Чиен-Цу находил странным, что император выдал одну из своих дочерей замуж за дикаря, но мудрый не обсуждает решений Божественного. А Чиен-Цу, как известно всему просвещенному миру, был мудр не по своим тридцати двум годам.

Придержав коня на подступах к городу, он вздохнул. Строения не радовали глаз, а дворец, что высился посередине, поражал своей откровенной, почти первобытной простотой и оскорблял само чувство прекрасного. Он имел шесть прямоугольных башен и зубчатую стену, но над ними не реяли флаги. Чиен-Цу остановил караван и приказал разбить свой шатер. Когда шатер поставили, он велел собрать из составных частей зеркала и приготовить ванну. Прислужницы смыли с него пыль и натерли его ароматическими маслами, расчесали и напомадили его длинные темные волосы, пригладили их и закрепили гребенками из слоновой кости. Затем он облекся в штаны из голубого, шитого золотом шелка и туфли с золотыми завязками. Поверх белоснежной шелковой рубашки Чиен-Цу надел панцирь из лакированного дерева и кожи с изображением золотого дракона. Его длинный кривой меч висел на спине между лопатками, а два ножа в блестящих деревянных ножнах помещались в атласном кушаке вокруг пояса. Он приказал вынести вперед подарки для Джунгир-хана. Сундуков было семнадцать — по числу лет новой ханши надиров. Чиен-Цу был рад снова увидеться с Май-Син. Самая младшая из законных дочерей императора, она была ослепительно хороша и с большим искусством играла на девятиструнной арфе.