Шрифт:
Часть 1. Коммунисты
32
Кнут проснулся от холода. Знобкий ветер пробрался под одежду и хозяйничал в штанах. Пробежался колючими лапками по ногам, пошевелил волосы, сунулся под рубаху.
Воздух светлел. Утро неспешно вытесняло ночь в расселины и овраги. Солнце осторожно выглянуло из-за горизонта и нехотя поползло на небо.
Кнут приподнялся, хлопнул по вздымающейся одежде ладонью, потуже перевязал тесёмки вокруг щиколоток и огляделся. В сторонке, разметав мусор, в который старательно закопался
— Эй, засоня! — крикнул Кнут. — Пора на рынок…
Его товарищ чуть дёрнулся, хлопнул глазами и снова затих, поглощая остатки своих сумбурных видений.
— Эй, эй, вставай!
Культя застонал — недовольно — жалобно… Его окружали прекрасные женщины. Они дразнили его и были готовы вот-вот отдаться…
Кто-то опять крикнул и куда-то позвал. С мучительной неохотой Культя стал просыпаться. Приходя в сознание, но ещё в полубреду ему удалось поймать одну из красоток, сдёрнуть с неё одежды и воткнуть в исчезающую плоть свою воинственную силу…
И снова его окликнули, а потом грубо обозвали…
Огромным усилием воли Культя не позволял себе проснуться окончательно. Уже почти подступил оргазм, но образы расплывались, таяли, осязание грубело, и женское тело вдруг превратилось в острые камни…
Кнут встал, пружинисто размялся, стряхнул со штанов и рубахи прилипший мусор и, не оглядываясь, бодро зашагал к городу. Культя тут же вскочил, пощупал потайной карман с Партбилетом и бросился догонять товарища.
Самое главное при посещении рынка — выбрать хорошие продукты. Для этого требовался немалый опыт. Дело в том, что колхозники всячески маскировали качество картошек и с помощью разноцветной глины мастерили очень правдоподобную гниль. При появлении человека с фантиками или каким-нибудь предметом для полноценного обмена маскировка моментально убиралась, и продукт демонстрировался с наилучшей стороны. Однако, завидев в толпе очередного оболтуса с явно сомнительными способностями, в которых никто не испытывал ни малейших потребностей, труженики изо всех сил начинали ругать свои продукты.
— Дожди проклятые, — громко сетовал один из колхозников, глядя куда-то в сторону и, делая вид, что не замечает Кнута. — Картошки прогнили, почернели, тыквочки прогоркли.
— Да, да, — подхватывал другой, — такие горькие — есть невозможно. А проглотишь — живот болит, да так сильно, что лучше бы и не ел. У меня брат поел, так несколько дней мучился. Потом, Слава Кузьмичу, помер. Зря только и болел. Похудел сильно. Его даже крысы есть не стали, — пришлось опарышам скормить.
Культя обходил рынок не спеша. Прислушивался к разговорам, приглядывался к продуктам.
— Гляди, какие у меня тыквочки, — хвастался один. — Не тыквочки — мечта!
Критик совал палец в подозрительную слизь.
— Да не гниль это, не гниль, это я так ловко намазал.
— Что-то уж больно ловко, прямо как настоящая, — хвалил Культя и шёл дальше. Заметив действительно неплохие продукты, он принимался их нюхать.
— Воняет, однако, — не очень громко начинал Культя.
— Что ты, что ты! — пугался хозяин.
— Да за такую гниль гнать тебя с рынка, — Культя немного повышал голос. — А ну-ка, братец, иди отсюда, нечего тут гниль добрым людям втюхивать. Эй, товарищи Коммунисты!.. Обратите внимание!..
— На, держи, — колхозник совал критику самую паршивую тыквочку.
Культя быстро прятал руки за спину.
— Я сам выберу, — шипел он в лицо хозяину. — А иначе целый день критиковать твой товар буду. Никто с тобой меняться не захочет. И потом долго никто не захочет. Такая дурная слава пойдёт. Уж я-то умею критиковать…
— Хрен с тобой, — сдавался колхозник. — Выбирай.
Продемонстрировав перед колхозниками свои способности, друзья покинули рынок с полагающейся добычей. Культя прижимал к животу небольшую тыквочку. Кнут перекатывал в ладонях три картошины. Больше за один раз зарабатывать не полагалось. Обвинение в завышении личных потребностей, то есть в стремлении к удовлетворению прихотей, считалось серьёзным нарушением Партийной этики и каралось однообразно — лишением Партбилета.
Удалившись от рынка на приличное расстояние, друзья выбрали место побезлюднее и принялись готовиться к обеду. Культя облюбовал кочку повыше, устелил её травкой, уселся основательно, с комфортом. Присмотрелся к тыквочке, наметил бочок порумянее и впился в мякоть по самые щёки.
— Меняться будем? — спросил Кнут, после того как съел две картошины. Культя критически осмотрел предлагавшийся продукт, ещё раз куснул тыкву, закатил глаза.
— Ну? — переспросил Кнут.
Культя откусил малюсенький кусочек, выплюнул на ладонь.
— Вот. Годится?
— Да моя картошина в десять раз крупнее!
— А питательные свойства? В тыкве белки, жирки, углеводовороды, — Культя запнулся, наморщил лоб. — Эти, как их… фитамины! А в твоей картошке одна клейковина.
— От картошки зато мочи меньше, — сказал Кнут. — А Кала соответственно больше.
Культя проглотил свой кусочек и замычал:
— М-м-м… На редкость вкусная попалась. Прямо тает во рту. Дураком надо быть, чтобы менять тыквочку на картошку.
— Ну, значит, я и не буду, — буркнул Кнут, заработав челюстями.
Культя доел свою тыкву, старательно изображая на лице неописуемое блаженство. Потом тщательно облизал руки, поднялся и пнул кочку, на которой сидел, ногой. Поморщился, насторожился и принялся разрывать её руками. Вцепился во что-то и вытащил совершенно прогнившую железяку, бывшую когда-то банным тазом, почти без дна и с одной ручкой.
— Ух, ты! — восхитился Культя, осматривая находку.
Кнут подскочил, присел на корточки.
— Спокойно, спокойно, товарищ! Это моё место, я его ещё не покинул, — заорал Культя, разбрасывая землю руками.
— Могу предложить помощь, а что найдем — пополам, — предложил Кнут.
— Как-нибудь без тебя справлюсь! — закричал Культя, ужасно нервничая. — Зачем мне помощники, когда я сам нашел место, где можно что-то найти. Без помощников обойдемся!
— Ну, рой, рой, скоро выдохнешься. — Кнут отошёл и сел в сторонке.
— Хоть и выдохнусь, а не уйду.
— Голод заставит. А как уйдёшь, я тут все перерою и что найду — себе заберу.
В запальчивости Культя ещё поработал некоторое время, но, не обнаружив больше никаких находок, начал добреть.