Призраки коммунизма

Бойков Владимир

На следующее утро Культя проснулся первым. Разбудил Кнута.

— У меня проблема, — пожаловался критик.

— Что такое?

— Приспичило шибко. Кал напирает…

— Ну и что? Тут рынков нет. Сядь и откинь.

— Что ж я у капиталистов свой Кал брошу? — возмутился Культя. — Нет уж.

Срочно объявили Партсобрание. Постановили: коммунистический Кал буржуям не оставлять ни под каким предлогом!

Вася приготовила пустой пакет из-под выброшенных продуктов. Культя с достоинством облегчился. Ну, а вскоре эту важную церемонию свершили Кнут и Вася. Бяка тоже вдруг захотел…

Пятеро коммунистов спешили к границе. Настроение

было приподнятым. Экспроприированные у буржуев богатства вселяли радужные надежды на ещё более светлое будущее. Мешок с говном тащили по очереди.

Сява крикнул: «Груда!..» — и обгадился прямо на ходу, за что тут же получил Партийное взыскание.

— Ворох!.. — глядя товарищам в глаза, честно заявил попрошайка.

5

Священные Рубежи пересекли ночью, разыскав небольшую дыру невдалеке от той, которая охранялась молодчиками из погранзаставы. Родина молча встречала своих сыновей. Страна безмятежно спала.

— Вот мы и дома, — облегчённо вздохнула Вася.

— Отлично, прр, — высказался Бяка.

Культя выхватил Партбилет и стал неистово целовать его. На глазах Сявы появились слёзы.

— Тьма тьмущая, — сказал он.

— Да… здорово мы капиталистов пощипали, — рассмеялся Кнут, сгружая с натруженных плеч тяжёлую ношу.

— А ты не боишься, что они войну объявят? — тревожно спросил Культя. — Видел сколько у них детей? Значит, и солдат много…

— Не волнуйся, не объявят. Слыхал про Красную Кнопку? Я раньше, правду сказать, не очень в неё верил, думал — легенда, считал, что буржуи только нашего Слова Правды боятся, но ведь и Сява про неё вякал, и Секретарь что-то бормотал.

— Сява — трепло, что его слушать, а Секретарь — шкура продажная.

— Ну и что? Капиталистов он тоже ненавидит, а Коммунизию любит.

Культя кивнул.

— Ох, и бояться нас буржуйские морды, — самодовольно потряс кулаками Кнут. — Знают, что Коммунизм непобедим.

Измученные переживаниями и усталостью, путники быстро уснули. Окрестности огласил дружный товарищеский храп. Мощно перекатывала валуны носоглотка вырубалы. Нежными переливами выводила хрупкие трели женственная Вася. Умиротворённо похрапывал критик Культя. Перебирая все существующие и несуществующие согласные, храпел коммунист Бяка: «Дрр-ч-п-р-ф-ф-ч-м-н-н-р-р-р…»

Не храпел только Сява. Он что-то украдкой жевал. Иногда прерывался, прошёптывал: «Сонм… Туча…», — и опять принимался чавкать.

Первой проснулась Вася. Быстро растерев помятые щёки и стряхнув муравьев с рубахи, она принялась сооружать костёр. Собрала сухую траву, обломала кусты, притащила несколько небольших камней.

Рассвет ещё только-только готовился забрезжить. Редкие тучи, разнеженные ночной прохладой, недовольно уплывали на запад.

Вася присела к своему мешку, развязала его и стала перебирать содержимое. Затаив дыхание, она рассматривала диковинные флаконы, пузырьки, какие-то незнакомые, но очень красивые безделушки, долго рассматривала своё отражение в треснутом овальном зеркальце, обрамлённом завитушками костяной оправы. Сломанной расчёской провела по волосам, удивилась незнакомым ощущениям и неожиданно для себя принялась сооружать на голове первую в жизни причёску. Воткнула в волосы пластмассовый цветок, повязала ленту. Вытащила из мешка что-то кружевное, слегка заляпанное краской, развернула, повертела и ахнула от промелькнувшей догадки. Скинув

с себя штаны и рубаху, надела платье, расправила его, разгладила ладошками и закружилась в тихом восторге. От непривычных движений ноги её заплелись, и Вася завалилась на Кнута, который тут же вскочил, крикнул: «Раз!», — взмахнул кулаком и… проснулся.

— А? Чего? — ошалело выкрикнул вырубала. — Что случилось?

Вася встала, прошлась легкой походкой, кокетливо выгнулась, оттопырила попку и повела бровью.

— Как?

— А? — пришёл в себя Кнут. — Ты что это? — Он подскочил к девице, сорвал платье, выдернул цветок из волос, растрепал причёску. — Сейчас же надень нормальную одежду!

Разбуженный шумом Культя одобрительно кивнул:

— Тлетворные буржуйские штучки… Миазмы капитализма.

Всхлипывая, Вася натянула свои старые бесформенные дерюги.

— Вот так-то. Теперь хоть на человека похожа. — Кнут шагнул к мешку подружки и стал выбрасывать всё подряд.

Рыдающая Вася подхватила зеркальце, расчёску, ещё что-то и сунула под рубаху.

Покончив с капиталистической заразой, Кнут заметил сложенный костёр.

— Ладно, не дуйся, — пожалел он девицу. — Сейчас крыс подкоптим…

Культя подобрал пару хворостинок, насучил волосков из засохших травин и быстро разжёг огонь. Мурлыча под нос, он потянулся к пакету с припасами, боковым зрением ведя наблюдение за девицей. Её розовая кожа, мелькнувшая во время переодевания, вновь пробудила в нём мужские потоки, совсем было угасшие во время суровых скитаний по буржуйскому логову. Он опять ловил и лелеял каждое её движение, сладостно обмирал от случайного взгляда и всё время надеялся, что когда-нибудь она оценит его, как достойного товарища и Коммуниста.

— Пу-у-сто-о! — прохрипел критик, когда его шарящая рука наткнулась вместо крыс на мешок с Калом.

— Кто сожрал наши припасы?! — зловеще спросил Кнут, вглядываясь в лица.

— Только не я, фрр, — пожал плечами Бяка.

— Гора, — сказал Сява, вжимая голову в плечи.

— Это он, — уверенно указал пальцем Кнут.

Однако все попытки вырвать признание у попрошайки разбились о его несокрушимое непонимание существа вопроса.

— Великое множество, — упорно твердил Сява. — Кипа…

В конце концов, решили поискать чего-нибудь съедобного в округе, хотя бы питательной травки или, если повезёт, прикупить подходящих продуктов у первого встречного.

Разбрелись, но недалеко, так, чтобы с ближайших холмов можно было и окрестности осмотреть, и не выпускать из поля зрения мешки с добром.

Первым несчастье заметил Бяка. Он обгрызал кору с небольшого кустика, поглядывал по сторонам, опасаясь претендентов, и неожиданно увидел столб дыма. Ещё ни о чём не догадываясь, вновь наклонился к стеблю, но вдруг насторожился, приподнял голову и, увидев прыгающего вокруг костра Сяву, замер с открытым ртом.

Бешеное пламя взметнулось к небу. Попрошайка бросил последний мешок в огонь и заскакал в диком танце, радостно выкрикивая одни и те же слова: «Гора! Уйма! Масса! Прорва! Груда!..»

Кулак подбежавшего Кнута оборвал его на слове «Куча!» и сбил с ног. Сява охнул, вскочил и принялся растирать ягодицы ладонями, с недоуменным вниманием выслушивая поток проклятий. Постепенно смысл оскорблений начал доходить до него, попрошайка стрельнул острыми глазками в костёр и стал пятиться. Лица товарищей горели пламенем коммунистической ненависти к врагу и классовой солидарностью друг к другу.